Опус, получивший от меня 1-ю премию. Глава Как меня ебали

Лучше бы я родился незаконнорожденным бастардом, чем лишённым материнского молока, говорил он своим биографам, которые были в курсе того, что он донашивал своё  младенчество на питательных смесях с натянутой на бутылочку соской, запомнившейся ему больше всего.

Из детских коктейлей он кровожадно предпочитал "Кровь с молоком".

О существовании отца малыш знал понаслышке, но никогда не лицезрел его, потому что на папу возлагали большие надежды - больше чем он мог вынести будучи в гостях в один присест.

В результате, родитель таки присел на двадцать лет за убийство чьей-то ГОЛУБОЙ мечты.

Это и к лучшему - ребёнку не надо было канонизировать кого-то, а значит оставаться свободным.

Не поэтому ли над пострелом, снабжённым широко раскрытыми глазками, сызмальства витал дух противоречия в то время как ангелы отдыхали, сложив крылышки даже при надоедно звонящем будильнике.

Короче, чадо росло незащищённым от прихоти судьбы на редкость болезненным и раздражительным.

В доме его в грош не ставили, но пытались пристроить в хрустальную горку рядом с чешским стеклом, что расценивалось страдальцем как буржуазное излишество.

Это выработало в парне неадекватное чувство достоинства и уникальной идентичности, не имеющей практического применения.

Он никому не давал себя в обиду за исключением отваживающимся поносить его на руках, и то за деньги.

Дурная привычка привела к тому, что, выйдя в люди, он ничего не производил кроме неблагоприятного впечатления.

Корить себя ему было не в чем - он не был зачат непорочным путём.

Зато, непонятно за что, он невзлюбил одежды, что проявляло экономные качества и в значительной степени оправдывало неодолимое желание посещать нудистские пляжи.

Незримая привязанность к ним вынудила его в конечном счёте эмигрировать.

Родину он ещё как-то мог предать и продать, но не себя, соглашающегося на забвение запрещённых в стране удовольствий.

Боясь пересолить в провокационных беседах при отъезде, он занимал место поближе к дверям, что высоко ценилось участниками в форме.

Не воспринимая ничего серьёзно, недозрелая личность в нём шутила по любому поводу и без него.

Со временем роль паяца приелась и молодой человек пробовал подыскать что-нибудь повкусней.

На Западе объектом пристального внимания стала она, носившая каракулевую накидку с неразборчивыми каракулями на воротнике и не отличавшая карманных денег от прикарманенных в отеле, где она работала укладчицей в кровать.

Но всего сразу не узнаешь, и преследовавшие его неудачи тянули за собой цепочку последовательных недоразумений.

При составлении с ней брачного контракта он позволил себе непозволительную оплошность - не прочесть напечатанное мелким шрифтом, в котором значилось, что в случае несогласия другой стороны, претерпевшая неудобства сторона лишается права владения телом ниже подписавшейся.

Как и ожидалось, их любовная лодка села на мель, не отправившись в дальнее плавание.

Ладная ладья получила пробоину, наткнувшись на подводные рифы неоговорённого быта.

Теперь каждый раз, попадая впросак между анусом и близлежащим отверстием, он грязно ругался и чихвостил себя за недопустимые промахи.

А так как они делили брачное ложе как полагается пристойным особям пополам, то его донельзя суженая не подчинялась безоговорочным требованиям любви утехи ради.

Естественно, несозревшие чувства отмерли, не окрепнув.

Неукоснительное правило, которого он с детства придерживался: "Пятки вместе, нестиранные носки врозь" не срабатывало.

Он устал преодолевать препоны и брустверы на интимном пути и воображать её сидевшей на его поваленном стволе победительницей в очередном заезде.

Покинутая ею кровать не помнила её тела, а лица тем более, и всё из-за того, что она всё время пыталась поработить его, не учитывая, что роботов не запустили в поточное производство, а бесплодные слова брошенные ею втуне, точнее жестяной коробки из-под неё, ни там ни сям партнёра не трогали.

Когда её показательные выступления заканчивались, он поспешно хлопал... дверьми.

Об одном можно было пожалеть, что они не вращающиеся.