Мои женщины Март 1963 Интуиция. Тематика: Женщина заставила лизать мальчика

Мои женщины. Март. 1963. Интуиция.

Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)

Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.

Иллюстрация: «Все девушки «Плейбоя».

Продолжение: Мои женщины. Февраль. 1963. Кружки и стрелы.

- Пап, а что такое – интуиция? – спросил я папу, когда он вечером, довольный и сытый, уселся на своё любимое место на диване и с хрустом раскрыл очередной номер свежей газеты.

- О! – сказал изумлённо папа. – Откуда тебе известно это слово? Мама сказала?

- Нет, учительница, - ответил я. – Она сказала, чтобы я слушался своего внутреннего голоса и интуиции. А у тебя есть свой «внутренний голос» и «интуиция»?

- Есть, - коротко ответил папа. – Внутренний голос и интуиция есть у каждого человека, но не каждый может их слышать и понимать.

- Интуиция, мой мальчик, - сказал задумчиво папа. - Это чутьё, предчувствие, ощущение, проницательность, озарение, открытие истины без какого-либо труда, без анализа и поиска. Интуиция – это врождённая способность человека практически мгновенно оценивать и понимать что-либо, происходящее в окружающем мире.

- Интуиция? - ещё задумчивее сказал папа. – Она не раз выручала и помогала мне во время войны, особенно в бою. Много раз интуиция буквально спасала меня, выручала, сохранила мне жизнь. Жаль только, что мне одному. Моим боевым товарищам интуиция не помогла. Видимо, не судьба была…

- Расскажи! - загорелся я желанием услышать очень редкий папин рассказ о войне.

Он очень не любил рассказывать о войне, о боях, о фашистах, о пережитых волнениях и случаях. Всякий раз он сильно расстраивался, пил лекарства, замыкался в себе, надолго замолкал и отстранялся от нас – детей.

- Как ты знаешь, во время войны у меня было четыре друга, - начал свой рассказ папа. – Настоящие кубанские казаки, потомственные. Смелые, храбрые, умелые. Это они учили меня джигитовке, умению обращаться с клинком, с лошадью, с амуницией. Это они брали меня с собой в рейды по немецким тылам под Москвой.

- Новый 1944 год мы встречали в большом доме колхозного правления в селе недалеко от крупной узловой железнодорожной станции, - продолжал папа, постепенно погружаясь в воспоминания прошлого. – В эту морозную ночь немцы усиленно бомбили эту станцию.

- Мы – группа офицеров разных родов войск – собрались в этом доме и отмечали приход Нового года, - с улыбкой воспоминания продолжал папа. – Мы пили «за Победу», «за Родину», «за Сталина», за нашего командира дивизиона, который недавно очень удачно провёл хорошую результативную операцию – разведку боем. Мы все остались живы. Нас всех представили к наградам, поэтому мы радовались, пили вино, водку и пели песни.

- Только наш «весёлый дом» всё время сотрясался от разрывов немецких бомб, - сказал печально папа. – Было слышно, и я чувствовал, как взрываются не только бомбы, но и наши вагоны со снарядами, которых было очень много на той станции. Ещё, почему-то, я слышал, как летают в вышине немецкие самолёты.

- Почему-то я чувствовал, ощущал или предчувствовал, как они летают высоко в небе, как кружат, как волнами накатываются на эту несчастную станцию, - понизив голос и сделав «изумлённые» глаза, продолжал папа. – В ночной темноте самолёты были не видны. Прожекторов, естественно, на узловой станции не было, зениток тоже, и наших самолётов-истребителей тоже не было. Немцы безнаказанно бомбили железнодорожную станцию, а мы беспомощно и с какой-то отчаянной злостью отмечали Новый год.

- Видеть огненное зарево и слышать, как гибнут люди, поезда, вагоны, военное добро было очень страшно, - сурово сказал папа. – Мы тогда все очень разозлились на немцев.

- Но вот налёт немецкой авиации закончился. Всё стихло. Только изредка на станции что-то бухало, взрывалось, был слышен странный звук, похожий на треск, - продолжал рассказывать папа.

- К этому треску вдруг добавился какой-то новый звук, похожий на писк комара, - заговорщицки сказал папа и сделал «круглые» глаза. – Мои друзья запели песню, а девушки-связистки и медработники из медсанбата её подхватили. Все дружно стали петь, подняли бокалы, кружки, стаканы с вином и снова весело загалдели. А я вдруг встревожился…

Папа замолчал. По его лицу было видно, что он сейчас вернулся в свои воспоминания и «видит», как в большой комнате колхозного правления веселятся его боевые друзья и товарищи.

- В доме топилась печь, - продолжил папа. – Кто-то всё время подкладывал в печь дрова. Пламя весело и мощно гудело в раскрытой топке. Смотреть на огонь было интересно. От него веяло не только жаром, теплом, но и воспоминаниями о доме, о родителях, о семьях. Мои друзья в обнимку с девушками сидели на лавке перед печкой и смотрели на бушующий огонь в топке. А я был один…

- Мне было грустно, одиноко и как-то очень тревожно, - сказал папа. – У меня из головы никак не «уходил» этот комариный писк, который я слышал. Что-то во мне произошло. Я вдруг ясно почувствовал и понял, что мне нужно выйти на улицу, посмотреть в небо и прислушаться к этому «комариному писку».

- Я позвал своих друзей на улицу, но они засмеялись и сказали, что им «отливать» ещё рано, что они ещё не «залили своей грусти-тоски кубанским вином», - с горечью сказал папа. – Наши девушки их поддержали и не захотели их отпускать. Им было тепло и уютно, а на улице – морозно и ветрено.

- Я выскочил на улицу так, будто за мной кто-то гнался, - сказал глухо папа. – Я не просто выскочил, я бежал, нёсся, торопился, скакал. Во мне с каждым скоком поднималась волна горячего ужаса. Я ничего не мог поделать с собой, потому что усиливающийся звук комариного писка вызывал у меня чувство панического страха.

- Я успел заскочить за ствол большого дерева и увидел, как вдруг медленно вспухает наш дом, - сказал папа, а его глаза стали «стеклянными». – Время как бы замедлилось. Я увидел, как в замедленном кино, наш дом, трубу, из которой медленно вырывались клубы дыма и снопы ярких искр, ярко освещённый дверной проём и крыльцо, на котором стояли в обнимку с девушками мои друзья. Они весело и медленно махали мне руками и что-то кричали мне, но я не слышал их голосов.

- Бомба пронзила крышу дома и взорвалась внутри, - сказал тяжёлым и суровым голосом папа. – Я видел, как медленно поднимается в воздух крыша, как она распадается на части, как вспухает дом и разлетаются в стороны брёвна, куски стен, как изнутри из дома раскрывается огненный клубок, как этот рыже-красно-чёрный огонь обволакивает фигуры моих друзей и девушек, как он поглощает их…

- Я видел, как разлетаются в разные стороны и вверх обломки нашего дома, в котором я только что был, - сказал папа и опустил голову, чтобы я не видел его лица. – Я чувствовал, как ко мне приближается тугая твёрдая воздушная стена. Я ждал удара ударной волны, но первой ударила меня земля.

- Земля ударила меня через ступни так, что я взлетел в воздух, - сказал папа уже другим, более интересным и не страшным голосом. – Я ещё успел подумать, что сейчас взлечу и упаду на мёрзлую землю, разобьюсь и умру. Это было последнее, что я видел, слышал и помню. После этого – чёрный провал.

- Очнулся я от холода, - сказал папа после долгой паузы. – Мне было очень холодно, я почувствовал, что замерзаю. Странно, но я ничего не слышал и больше ничего не чувствовал. В голове только сильно шумело, как будто я был рядом с мощным водопадом.

- Когда я открыл глаза, то увидел, что нахожусь в середине пожара. Вокруг всё горело, - продолжал папа голосом заинтересованного исследователя. – Я был одет в офицерскую форму со всеми своими медалями, орденами и ремнями, но почему-то мои ремни были расстёгнуты, а подол кителя был задран так, что живот и спина были голыми.

- Вокруг меня валялись дымящиеся и горящие брёвна, доски, куски стен и чёрные кирпичные куски печки, - продолжал папа. – Прямо над моей головой нависли какие-то толстые брёвна с пазами. Особенно много было всяких мелких осколков, щепок, веток деревьев, кирпича. Короче – типичная картина сильного взрыва.

- Я лежал неподвижно на холодной земле, смотрел как рассеивается дым, ничего не чувствовал, ни страха, ни боли, ни беспокойства и хотел только одного – побыстрее овладеть своими руками и ногами и поправить подол своего кителя, чтобы не так сильно мёрзла спина и живот, - сказал печально папа. – Мне было очень грустно и обидно от мысли, что я сейчас не погибну, как настоящий мужчина, в бою, а просто замёрзну.

- Вот тут-то во мне и прозвучал мой «внутренний голос», - сказал бодро папа. – Я отчётливо услышал, как кто-то во мне сказал твёрдо и уверенно: «Врёшь! Не возьмёшь! ». В тот же миг я почувствовал, что живой, что выжил, что сейчас встану, что надо пойти и посмотреть, - есть ли кто-то ещё живой…

- Не выжил никто, - сказал сурово папа. – Все погибли. Мало того, не удалось отыскать ни одного целого тела. Всех разорвало на мелкие части - и мужчин, и женщин. Всех. Так всех потом и хоронили в общей братской могиле.

- Остались живы только солдаты и наши кавалеристы из боевого охранения, которые были в близлежащих домах, – продолжал свой рассказ мой папа. – Некоторые из них тоже в это время были на улице по малой нужде и видели, как я выбегал из дома, как зашёл за дерево, как взорвалась бомба.

- Это они потом рассказывали, как увидели меня бродящим среди обломков в воронке от взрыва, - папа совсем загрустил. – Они говорили, что я всё время поправлял свои офицерские ремни, одёргивал китель и становился по стойке «смирно» среди горящих обломков и что-то кому-то говорил, рассказывал, показывал.

- Больше всего солдат и моих подчинённых поразило тогда то, что, по их мнению, меня «не брал и не трогал огонь», - сказал значительно папа. – Они говорили, что я шёл в самое пекло, в огонь, но он и дым расступались передо мной и я проходил сквозь огонь и дым, не опаляясь.

- После этого меня прозвали «заговорённым», - сказал папа. – Потом я не один раз попадал в невероятные «приключения», страшные бои, передряги, но всегда выходил сам и выводил своих людей, свою команду «из пекла» живыми.

- Бойцы почему-то стали верить, что я «заговорённый», что «кто-то меня отговорил от смерти», что «мне помогает мой ангел-хранитель» - сказал мне шёпотом папа. – Ты только маме об этом не говори, а то она опять будет смеяться, что «коммунист и атеист, а верит в Бога и ангелов».

- Я, конечно, не верю, - сказал назидательно папа, - Но что-то во мне действительно есть такое, что меня всегда предупреждает и охраняет по жизни. Вот это «что-то» и есть мой «внутренний голос» или «интуиция». Понял?

Я перевёл дыхание, моргнул застывшими глазами и молча кивнул папе головой.

«Значит я нормальный», - сказал я сам себе. – «Значит, это есть у папы, возможно, у мамы, у моего брата, у многих людей на земле».

Всё услышанное и пережитое требовало передышки, осмысления, времени для переживания и я, ничего не сказав папе, умчался в свой «уголок» за портьерой между диваном и шкафом.

Сжавшись в комочек, вдыхая пыльный воздух моего «уголка», я прислушался к своему «Внутреннему голосу» и моей «Интуиции», но они тоже ошарашенно молчали.

«Молчите, молчите», - мысленно сказал я им. – «Я всё равно знаю, что вы есть и вы во мне. Только теперь я знаю, кто вы и что вы есть на самом деле»…

В эти мгновения я почувствовал, как кто-то во мне слегка усмехнулся. Я сразу же усомнился в своей уверенности…

- Мам, а что такое – интуиция? – спросил я маму, которая на кухне ловко и привычно жарила на ужин картошечку с луком на пахучем деревенском сале.

- Интуиция? – удивилась мама. – Откуда тебе это слово известно? Папа тебе его сказал?

- Нет, учительница, - коротко и нетерпеливо ответил я. – Она сказала, чтобы я слушался своей интуиции и ещё какого-то «внутреннего голоса».

- Ну, «внутренний голос» не всегда бывает разумным, - сказала весело мама, - Но вот интуиция меня, например, никогда ещё не подводила.

- А что это такое? – спросил я, уже «сгорая» от нетерпения.

- Интуиция – это женская логика, - ответила мама. – Её тебе, да и никому вообще, не постичь и не понять. Я даже сама не понимаю, что такое женская логика или интуиция.

- Одно я только знаю, - продолжала мама. – Интуиция меня ещё никогда не подводила. Она, как моя мама, твоя бабушка Юлия. Она мудрая, терпеливая, очень добрая и очень внимательная ко мне.

- Она никогда мне не перечит, но всякий раз подаёт мне знаки, - мама оставила плиту и села за кухонный стол. – Она всякий раз показывает мне что-то, подаёт мне звуки-сигналы, шепчет мне на ушко что-то такое, отчего мне становится либо хорошо, либо неуютно.

- Тогда я начинаю думать и обязательно придумываю верное решение, - сказала не очень уверенно моя мама и погладила меня по голове. – Хотя всякий раз сомневаюсь, а верно ли я решила…

- А какая она – интуиция-бабушка? – спросил я маму.

- Очень красивая, добрая, с молодым чистым лицом, - ответила мама и загрустила. – Она очень похожа на мою старшую сестру Марию – внешне и по поведению. В Марусе очень много от мамы, а во мне – от папы, моего папы, твоего дедушки.

- Знаешь, - заговорщицки понизив голос, сказала мне мама. – Они иногда приходят ко мне. Мама и папа. Я их чувствую. Слышу… Они – это мои внутренний голос и интуиция.

- Значит, ты тоже слышишь свой «внутренний голос»? – воскликнул я.

- Почему «тоже»? – тревожно спросила меня мама. – Ты тоже слышишь «голоса»?

- Папа слышит, - сказал я, потупив взгляд. – Он мне сказал, что ещё во время войны у него появился внутренний голос разума и интуиция – предчувствие.

- Да, он мне говорил об этом, - сказала мама и вернулась к своим кухонным делам. – Он мне все уши прожужжал своими рассказами о чудесном спасении в боях. Думаю, что папа, как все кавалеристы, немного приукрашивает свои «приключения».

Я ушёл от мамы так и не получив должного объяснения, что же такое – интуиция.

Оставался только мой старший брат, к которому я пришёл без всякой надежды получить что-то интересное и правдивое. Опять, наверно, посмеётся надо мной и будет говорить обидные слова…

- Интуиция, Сашок, - сказал мой брат, - Это очень интересная и странная штука. Это, брат, такая штука, о которой многие учёные задумывались, но никто до сих пор о ней ничего не знает.

- Был в древности такой греческий философ Платон, так он первым стал говорить о постижении окружающего мира без всяких рассуждений, напрямую, посредством некоей человеческой способности, то есть интуиции, - сказал важно мой брат. - Потом другие древние греческие учёные стали её называть по-разному: непосредственное или мгновенное постижение, узрение, озарение, дискурсивное познание или просто умозрение.

Я с открытым ртом слушал изречения моего старшего брата и дивился его познаниям в совершенно далёком от нашей жизни предмете…

- Потом в пятом веке уже нашей эры некто Боэций придумал латинское слово «интуитус», от которого произошёл термин интуиция или «пристальное всматривание», «проникновение взглядом»», «мгновенное постижение».

Мой брат уже не просто говорил, а вещал, читал воображаемую лекцию, выступал…

- Потом разные ученые стали говорить: «Интуиция – это интуитивное познание», - сказал брат. – Теперь так и считается, что интуиция – это пристальное всматривание и мгновенное постижение чего-либо.

- Я же думаю, - сказал важно и задумчиво мой брат, - что интуиция – это внезапная догадка, предвидение, предчувствие.

- Я, например, - признался, понизив голос мой брат, - предчувствую что-то ознобом, который пробегает у меня по коже. Перед каждой контрольной или вызовом к доске у меня начинается мандраж. По спине пробегает холодок, словно электрический ток пускают у меня по жилам.

- Это очень верная примета, - сказал мне брат. – Как только по рукам, спине или ногам пробегает дрожь и озноб, - значит «полундра! », что-то должно произойти и надо быть готовым.

- Тогда «ушки на макушку» и смотри «во все глаза», - сказал брат, выпучил глаза и стал тревожно озираться и прислушиваться. – Если не услышать эти сигналы интуиции, то тебе будет плохо.

- А ты слышишь свой внутренний голос? – спросил я брата, тоже понизив до шёпота свой голос.

- Какой ещё «внутренний голос»? – переспросил меня брат. – Ты чувствуй озноб! Особенно, когда гузка сжимается. Это значит – «хана пришла». Тогда «бери ноги в руки» и тикай как можно быстрее, пока не догнали. Понял!?

Да, кое-что я понял…

Я понял, что у каждого человека есть свои знаки и символы «внутреннего голоса» и «интуиции».

У меня, например, в виде взрослого «Сашки Суворова» и моей «Феи красоты и страсти». Только теперь они получили свои собственные имена: «Александр Сергеевич» и «Интуиция».

Да. Теперь мою Фею красоты и страсти я буду звать «Интуиция», а мой внутренний голос – «Александр Сергеевич»…

Я очень возгордился внезапно и мгновенно найденными именами-образами, потому что вдруг почувствовал себя очень «взрослым», значительным, солидным.

Интуиция… Интересно, понравится ли моей Фее красоты и страсти это имя?

И ещё… Интересно, как она выглядит?

Каждый вечер, ложась спать и пытаясь «увидеть» во сне мою Интуицию, я усиленно зажмуривал глаза, бился головой в подушку и мысленно твердил себе: «Я спокоен. Я удивительно спокоен».

Увы! Она мне не являлась…

«Наверно она так просто не приходит», - думал я про себя. – «Наверно она приходит только тогда, когда случается что-то необычное, опасное, как в бою».

В школе на уроках я ждал «братановского озноба» в ногах или в гузке, но и его не было.

Я спокойно выходил к доске, почти не волнуясь, писал диктанты и контрольные работы, спокойно и быстро делал домашние задания, с интересом или даже несколько отрешённо отвечал на вопросы учителей.

«Наверно это потому, что ты читаешь учебники и делаешь уроки ещё до начала учебных занятий» - сказал я сам себе своим обычным «сашкиным» голосом. Взрослый голос моего Внутреннего голоса или «Александра Сергеевича» во мне молчал…

Мне стало как-то одиноко и скучно без моего Внутреннего голоса и моей Феи красоты и страсти.

А жизнь в окружающем мире «катилась своим чередом»… В школе работали «кружки по интересам» и мы со Славкой с интересом заглядывали в каждый из них…

Литературный кружок вела учительница по русскому языку и литературе, супруга директора школы.

Это был самый посещаемый и массовый кружок. Все ученики, независимо от возраста, стремились попасть в этот кружок и на его занятиях всегда присутствовали взрослые – родители, другие учителя, какие-то работники РОНО и т. д.

Нина Андреевна, руководитель кружка, сказала, что её задача: «Расширить и углубить знания школьников, полученные на уроках литературы, развить интерес к литературе, приобщить школьников к самостоятельному литературному творчеству и исследованию литературы». Мы были с этим согласны…

С самого начала работы литературного кружка Нина Андреевна не стала читать нам длинные лекции, а начала читать выдержки из литературных произведений. Причём не длинно, а кратко, с немедленным анализом прочитанного.

Так, например, она нараспев, читала нам народные песни литературного происхождения:

Среди долины ровныя. Слова А. Ф. Мерзлякова;

Кольцо души-девицы. Слова В. А. Жуковского;

Сижу за решеткой. Слова А. С. Пушкина;

Буря мглою небо кроет. Слова А. С. Пушкина;

Ревела буря, дождь шумел. Слова К. Ф. Рылеева;

Нелюдимо наше море. Слова Н. М. Языкова;

Вот мчится тройка удалая. Слова Ф. Н. Глинки;

Славное море – священный Байкал. Слова Д. П. Давыдова;

Мой костёр в тумане светит. Слова Я. П. Полонского;

То не ветер ветку клонит. Слова С. И. Стромилова;

Не брани меня, родная. Слова А. Е. Разоренова;

Что так жадно глядишь на дорогу. Слова Н. А. Некрасова;

Меж высоких хлебов. Слова Н. А. Некрасова;

Степь да степь кругом. Слова И. З. Сурикова;

Что стоишь, качаясь. Слова И. З. Сурикова;

Когда я на почте служил ямщиком. Слова Л. Н. Трефолева.

Мы все, открыв от изумления рты, слушали и смотрели, как читает-поёт Нина Андреевна эти всем известные народные песни, у которых, оказывается, есть свои авторы, как, оказывается, они красивы и какая, оказывается, у них своя история возникновения и написания.

Вернувшись домой после первых занятий в литературном кружке, я за ужином взахлёб рассказывал-пересказывал всё, что увидел-услышал на занятиях и «заразил» папу и маму своим настроением-изумлением и они обещали мне тоже прийти на наши занятия в кружок.

Правда они сначала стеснялись, но я только теперь вспомнил, что на занятии присутствовала взрослая незнакомая женщина, которая молча и безучастно просидела на задних партах всё время занятий в литературном кружке и также молча и незаметно ушла.

Я горячо убеждал папу и маму последовать её примеру и прийти к нам на занятия, чтобы «послушать-насладиться искусством, с которым Нина Андреевна читает-поёт стихи и песни».

На следующем вечернем занятии, с присутствием моего папы и той странной незнакомой женщины, Нина Андреевна также красиво и здорово читала нараспев песни революции и гражданской воны:

Смело, товарищи, в ногу. Слова Л. П. Радина;

Вихри враждебные веют над нами. (Варшавянка). Слова Г. М. Кржижановского;

Мы – кузнецы и дух наш молод. Слова Ф. Шкулева;

С неба полуденного жара не подступи. Слова Н. Асеева;

Мы – красные кавалеристы и про нас. Слова А. Д. Актиля;

Ты, моряк, красивый сам собою. Слова В. С. Межевича;

Там, вдали за рекой. Слова Н. М. Кооля.

Опять исполнение песен Ниной Андреевной произвело ошеломляющее впечатление, а её рассказ об авторах слов этих песен был захватывающе интересен. Папе особенно понравилось исполнение песни «Мы – кавалеристы», потому что он во время Великой Отечественной войны был кавалеристом.

Папа всю дорогу домой удивлялся, что он, оказывается, ничего не знал о том, кто и как сочинял слова этих песен, он, как и я, как мама и многие другие, думал, что эти песни народные, рождены «стихией революции и Гражданской войны».

Во время занятия в литературном кружке я часто оборачивался к папе, поэтому невольно замечал эту странную молчаливую красивую женщину, которая сидела рядом с ним за тесной школьной партой и внимательно слушала всё, что происходило в нашем кружке.

Эта женщина, как правило, сидела, опершись локтями в крышку парты и положив свой подбородок на сомкнутые пальцы рук. Поэтому её внимательный и доброжелательный взгляд был чуть-чуть исподлобья – пристальным…

На следующее занятие в литературный кружок собралось уже столько народу, что нам, ученикам, уже не хватало места. Все шумели, переговаривались и шевелились в ожидании прихода Нины Андреевны, а она, стоя за дверью, волновалась, будто перед выходом на сцену.

Я это видел, потому что стоял за её спиной, нетерпеливо ожидая, когда она наконец-то решится войти в класс. Я опоздал и боялся, что мне не хватит места…

Славка, мой школьный друг и товарищ, ревностно охранял моё место и сердито зашипел на меня, когда я стремительно протиснулся сквозь толпу к нему за парту. Мы в этот день решили активно участвовать в работе литературного кружка и хорошо подготовились к теме занятия – Песни советских композиторов.

Мама, папа, дядя Коля, другие наши родственники и семейные друзья любили петь и пели много песен во время праздничных застолий. Мама помогла мне подготовиться и показала мне много пластинок с названиями песен и фамилиями поэтов и композиторов.

Поэтому я был готов и тоже с волнением ожидал своей очереди, чтобы прочитать-пропеть песню и сообщить данные об их создателях…

В этот день мы с удовольствием слушали Нину Андреевну, подпевали ей, а потом сами читали и пели песни:

Каховка, Каховка, родная винтовка. И. Дунаевского на слова М. Светлова;

По военной дороге. Дмитрия и Даниила Покрасс на слова А. Суркова;

Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца. В. Белого на слова Я. Шведова;

Полюшко-поле. Л. Книппер на слова В. Гусева;

Вдоль деревни. В. Захарова на слова М. Исаковского;

Песня о Родине. И. Дунаевского на слова В. Лебедева-Кумача;

Катюша. М. Блантера на слова М. Исаковского;

Спят курганы тёмные. Н. Богословского на слова Б. Ласкина;

Ой, туманы мои, растуманы. В. Захарова на слова М. Исаковского;

В землянке. К. Листова на слова А. Суркова;

На солнечной поляночке. В. Соловьева-Седого на слова А. Фатьянова;

Вечер на рейде. В. Соловьева-Седого на слова А. Чуркина.

Когда я высоким и звонким от волнения голосом исполнял песню «Орлёнок», я вновь увидел внимательный молчаливый взгляд той странной красивой женщины с пышной белокурой модной причёской.

Мне показались очень знакомыми её завитые кончики-локоны волос по бокам её бледных щёчек и взбитый локон-чубчик надо лбом. Где-то я её уже видел…

После моего исполнения песни «Орлёнок» мне бурно захлопали и у меня даже не осталось времени на то, чтобы рассказать немного о её создателях. Все хлопали, кричали «Молодец! », но меня уже стремились сменить другие и я с горечью вернулся к Славке.

За меня кратко рассказала о композиторе и поэте, авторах песни «Орлёнок», сама Нина Андреевна и я с обидой понурился, потому что хотел рассказать то же самое, даже ещё лучше и интереснее.

Чувство горечи и обиды не покидало меня всё оставшиеся время занятий в кружке, и я с угрюмым и несчастным видом уходил вместе со всеми домой…

На выходе из класса меня остановило лёгкое и жгучее прикосновение чьей-то руки…

- Ты прекрасно пел песню «Орлёнок» - сказала мне незнакомая странная красивая женщина. – Я знаю, что ты хотел рассказать нам много интересного о создателях этой прекрасной песни, но тебе не хватило времени. Не печалься… Главное, что ты это знаешь, и обязательно придёт время, когда это твоё знание будет востребовано людьми. Жди и готовься… Стремись и изучай… Всему своё место и время…

Поток ребят и девчонок увлёк меня в коридор, на лестницу, в раздевалку и на выход из школы, а во мне ещё звучал этот голос, который я слышал сквозь невообразимый шум и гвалт ребячьей толпы так, будто он звучал во мне одном…

Мне даже показалось, что ничего этого не было – ни прикосновения ласковой руки, ни внимательных ласковых глаз, ни голоса, который звучал прямо во мне…

«Откуда она знает, что я знаю? » – спросил я самого себя в надежде, что мне поможет во всём разобраться мой собственный Внутренний голос, но он молчал.

Окрылённая успехом, Нина Андреевна стала организовывать литературно-музыкальные вечера с участием других (молодых) учителей, старшеклассников и родителей. Мы, ученики младших классов, теперь всё больше были простыми зрителями, которые должны были тихо сидеть, внимать и не мешать другим…

Мы со Славкой ещё с удовольствием пришли на занятие литературного кружка, посвящённого романсам на стихи русских поэтов, но эти романсы, которые мы слушали с шипящих граммофонных пластинок, не произвели на нас такого эффекта, как совместное чтение-пение русских народных и советских песен.

Ещё более странными и скучными для нас стали занятия по «литературным образам в основе оперных либретто».

Все эти герои-образы в операх: «Евгений Онегин» и «Пиковая дама» П. Чайковского, «Борис Годунов» М. Мусоргского, «Руслан и Людмила» М. Глинки, «Русалка» А. Даргомажского, «Сказка о царе Салтане» Н. Римского-Корсакова, «Фауст» Ш. Гупо, «Кармен» Ж. Бизе, «Алеко» С. Рахманинова, «Катерина Измайлова» Д. Шостаковича, «Война и мир» С. Пркофьева, «Кола Брюньон» Д. Кабалевского не были для нас интересными, кроме чудных имён и фамилий их создателей.

Гораздо интереснее было коллективное обсуждение иллюстраций к литературным произведениям…

Нина Андреевна подробно рассказывала и показывала нам большие репродукции картин и рисунков разных художников к литературным произведениям. Так мы увидели и узнали иллюстрации В. Фаворского к «Слову о полку Игореве» и к «Маленьким трагедиям» А. С. Пушкина, иллюстрации Д. Шмаринова к «Войне и миру» Л. Н. Толстого, иллюстрации Е. Кибрика – к «Тарасу Бульбе» Н. В. Гоголя и к «Кола Брюньону» Р. Роллана, рисунки О. Верейского к «Василию Тёркину» А. Твардовского.

Учитель по урокам музыки и рисования показал нам, как художники рисуют иллюстрации к литературным произведениям и я загорелся идеей стать художником-иллюстратором…

Теперь я дома пытался сам рисовать рисунки по прочитанным книжкам, но пока только срисовывал картинки из книжек себе в альбом…

Однажды я увидел в книжке картину В. М. Васнецова «Алёнушка» и мне захотелось нарисовать свою иллюстрацию к русским народным сказкам.

Я зажмурил глаза и вдруг увидел отчётливо свой будущий рисунок – топкий берег лесного озерца-болотца, чащу ёлок и берёзок за спиной печальной девушки и её саму – почему-то обнажённую, сидящую на широком плоском тёмно-синем камне и смотрящую на меня знакомым внимательным печальным и ласковым взглядом.

Рука сама потянулась сначала за простым полумягким карандашом и быстро начертила на плотном листе альбома контуры берега озерца-болотца, деревьев, камня и фигуры обнажённой девушки. Она сидела на камне, тесно прижав сомкнутые ножки к груди, положив свои скрещённые руки-локти на колени и прикасаясь подбородком к согнутой кисти левой руки.

Тесно сжатые голени скрывали её "сокровенное тайное место" и с правого боку видны были только крутая округлость её ножки и полушарие грудки, которая скрывалась за почти вертикальным изгибом её бедра.

Главное – с рисунка на меня смотрели глаза моей таинственной незнакомой красивой женщины, которая неизменно присутствовала на всех занятиях нашего литературного кружка…

Подгоняемый внезапно нахлынувшим волнением, я стал лихорадочно использовать цветные мягкие карандаши, и едва прикасаясь ими к бумаге, рисовать, рисовать, рисовать свой рисунок.

Вскоре из хаоса штрихов и линий на меня смотрела моя «Незнакомка»…

У неё была пышная белокурая причёска, и её волосы воздушным ореолом окружали её головку. Штрихи желтым и светло-коричневым карандашами чётко передавали пышность её причёски и цвет её волос. Эту пышность подчёркивали тёмные штрихи в глубине причёски.

Изгиб кисти и пальцев её руки я подглядел в отражении своей руки в зеркале и постарался точно передать положение каждого пальчика, каждой складочки. Особенно чётко я прорисовал скрещенье рук и локтей на её плотно сжатых коленях.

Её лицо у меня получилось очень выразительным – с взглядом огромных распахнутых глаз чуть-чуть исподлобья из-под взметнувшихся вразлёт пушистых бровей, которые придавали её выражению лица некоторую внимательность, настороженность и даже строгость.

Рисуя чёрные зрачки её карих глаз, я оставил беленькие блёстки в зрачках и умеренно очернил её веки – верхние и нижние. Получилось так, что её глаза стали блестяще ясными и контрастными.

Я забыл, каким был носик моей «незнакомки», поэтому нарисовал его небольшим и чуть-чуть курносым, как у меня в зеркале. Вообще я рисовал её лицо, часто поглядывая на самого себя в зеркало…

С особенным волнением я рисовал округлость её правой грудки, которая пряталась за крутым изгибом её правого бедра и округлость попки, за которой скрывалась густая тень «сокровенного тайного места». Тесно сомкнутые лодыжки и голени ножек «незнакомки» скрывали всё тайное.

Мне никак не удавалось нарисовать пальчики её ножек. Поэтому я «напустил» туману, рисуя стебли камыша и растительность за спиной у моей «незнакомки Алёнушки».

Рисунок получился очень прозрачным, воздушным, сказочным и… красивым.

Вот только теперь что-то во мне произошло. Я вдруг чётко осознал и понял, что нарисовал портрет странной незнакомой женщины, которая недавно прикоснулась ко мне и что-то сказала мне своим неслышимым голосом…

Я вдруг решил, во что бы то ни стало показать-подарить этой женщине мой рисунок – её портрет.

«А!! Будь что будет! » - сказал я себе и с жутким волнением стал лихорадочно готовиться к очередному занятию в литературном кружке.

Ночью ко мне явилась в образе моей рисованной «незнакомки Алёнушки» та странная красивая женщина. Она была точь в точь такой же, как на моём рисунке.

Только на шее у неё были многочисленные нитки какого-то ожерелья из мелких бус, а на безымянном пальце руки кольцо-перстень с множеством блестящих искр-камней. Эти камни блестели и искрились так же, как её влажные внимательные и ласковые глаза.

Незнакомка молча смотрела на меня, и я чувствовал, как она своим взглядом пронзает и видит меня насквозь…

«Это же Интуиция! - сказал я себе вместо своего Внутреннего голоса. – Это моя Интуиция! ».

- Наконец-то догадался, - ответил мне ворчливо мой Внутренний голос.

«Как-то она примет меня и свой портрет-рисунок? » - успел я подумать.

Потом я почувствовал, как кто-то знакомо и ласково прикоснулся к моей голове, погружая в счастливый, улыбчивый, тёплый, радостный и немного испуганный сон.

Что-то будет…