Ноктюрн

Она лежала ничком,   едва прикрытая простыней. В полумраке зашторенной  спальни,   освещаемой  ночником,   ее кожа казалась бархатной и теплой.   Он неслышно подошел к кровати и опустился на колени. Несколько минут он смотрел на это спящее божество и наполнялся им.   В  любую  секунду  он  мог  протянуть  руку  и коснуться  ее.   Он очень хотел этого,   но продолжал удерживать себя.   Он ждал подсказки свыше.   Так всегда было. Что-то вдруг подталкивало  его,   и  всякий раз он начинал это как-то иначе, чем прежде.

Он наклонился и коснулся губами того места,   где лодыжка, соединяясь с розовой пяткой, образует чарующую лунку. Потом он немного  накусил  жилку  и  принялся  самозабвенно  лизать  ее нежные,   но упругие икры.   От них исходил слабый,   но приятный запах,   по  которому  он  безошибочно  узнал  бы ее из тысячи, миллиона других хорошеньких дам.

Когда он  в  третий  или  четвертый  раз   оказался   под коленкой,   она  вздохнула  и повернула голову.   Белые вьющиеся кудри, разметавшиеся по подушке, скрывали ее лицо.

Он сел  над  нею  так,   что  ее  ноги оказались между его ногами,   и положил обе ладони на два молочно-белых  полушария, хозяином  которых он себя ощущал.   Сперва он просто гладил их, то слегка прижимая друг к другу,   то разводя - так  что  взору представал   изумительный   бутон,   к  которому  он  во  время очередного пасса прижался губами и стал не торопясь  вылизывать этот  упругий  венчик,   постепенно  погружаясь  все  глубже  и глубже.

Он почувствовал,   как набухает и расправляется его  член, стиснутый  узкими  джинсами.   С трудом оторвавшись от сладкого поля,   он поспешил раздеться.   Два-три  раза  оттянул  крайнюю плоть  и  ладонью  сжал головку.   Попробовал на вкус.   Хорошо! Немножко горьковато.

Теперь он сел верхом ей на спину и, наклонившись к парным воротам,   безжалостно их  атаковал.   Вскоре  влаги  стало  так много,   что  ему пришлось прерваться и хорошенько обдуть своим дыханием разгорячившийся грот.

Его язык  находил   мельчайшие   изгибы   и   уплотнения, разглаживал  волоски  и  щекотал  клитор.   Зубами он покусывал губки,   а иногда, приподнявшись, едва удерживал себя, чтобы не укусить ее за шикарные белые ляжки.

Наконец, он взобрался на нее как следует  и,   ухватившись руками за бедра, вонзил древко своего тяжелого копья туда, где не бывают смертельными его удары.

Она, словно, только что очнувшись, вздрогнула, но на этом комедия и окончилась.   Ее резкие податливые движения навстречу другу выказали ее давнюю готовность.

Ее сон был лишь притворством.   И он знал  это.   Это  была игра,    их   игра.   Они  всегда  начинали  ее  по-разному,   но заканчивалась она непременно одинаково.   В этой игре  не  было проигравших. Счастье, испытываемое ими по окончании акта, было тихим и безграничным.

Он смазал кремом ее малые ворота и осторожно  протиснулся в  них.   Некоторое  время  оба лежали тихо,   привыкая к новому положению.   Потом он обнял ее так,   что  его  пальцы  легли  в сладостную, источающую нектар, ложбину.

О, мгновения!   Еще минута-другая,   и буря  блаженства,   и слабость,   и нега,   и тихий мягкий свет, и два вечно-юных бога любви, забывшиеся в недолгом отдыхе.

А пока  -  сжатый узким проходом член ходит туда-сюда,   и сопит его разгоряченный хозяин.   И хозяйка той жаркой бани все подначивает: "Еще! Еще! Ну же! Давай!"

"Ннна!" - вырывается у него в момент высшего наслаждения, и он царапает ее ягодицы. А она ему навстречу поддает, поддает и... падает.