Велика Германия, а отступать некуда - позади Париж

И вновь Ильич шагнул прямо в народ, справедливо чувствуя некоторую разъединенность оного, надел легендарную псевдонародную серенькую кепчонку немного набекрень, скрывая от страждущих рано образовавшуюся от дум невеселых о судьбах демократии в России лысину, и встал наотмашь, возвышаясь танковой башней над суетящимися там, внизу, людишками.

- Вы, товарищи, серпы, - внадрыв нерва кричал Ильич, опасно пошатываясь от нахлынувших впечатлений, но удерживаемый, меж тем, недрожащей рукой майора Золотова за хвост, - а мы, стало быть, молотки.

Из толпы вынырнул кривоногий и плотно сбитый Микки Спиллейн и, подпрыгнув, впился когтистой ладонью в горло Ильича.

- Ишь, - отметил творимое покойно стоящий в полосатой будочке будошник, немного зевая, - а Золотов - то и не шелохнется, падло. Чует, что народ порвет, срал на все присяги.

- Он блюдо на почетный обед фуршета обмысливает, - поддакнул будошнику городовой, пребывая умалением хотя бы по факту отсутствия будочки над фуражистой головой, что впрямую проистекало из табели о рангах Великого Пиотры, прямо предусмотревшего форму и вид строений над головами подчиненных непреклонному начальству на Руси, - не до Ильича скоту.

Будошник мудро не ответил на явно провокационный выпад городового, отвернувшись в противоположную Ильичу сторону. Та сторона, не так просто песенно наименованная другой, явила его взору одинокую комсомолку, по Указу и приказу двинувшуюся, соответственно, в другую сторону, в то время как, товарищи, ее возлюбленный комсомолец шел на Запад. На Западе тогда тревожно было. Смеркалось. Прямо посреди Запада располагался славный город Майнц, имея по обе от себя стороны одну и ту же страну под названием Германия.

- Центр Еваропы, - промолвил комсомолец, тыча штыком в кирпичную стену города, - а она не та уже, совсем не та.

Услышавшие его простые, но святые слова рутиарии, таившиеся за крепостными стенами, тут же спосылали уже за своим будошником, именующимся на Западе полицаем. Явился усатый дядя в остроконечной каске с одноглавым орлом по лбу. Оглядел свысока оказавшегося Пархоменкой комсомольца и повелел отыскать для комплекта еще и Железняка. Щорса. А также - Чапая.

- Сволочь щуцполицай, - ругались рутиарии, рассредоточиваясь по Германии, - велел отыскать х... й пойми кого.

- Это как с Билли Эйлиш, - посоветовал им некий старец, вылезший из трещоб Шварцвальда, - х... й пойми кто это и зачем. Не завидую я вам, - печально поник гривой старец, пристукивая посохом по покрытию автобана, - это вот нашего Гитлера все знают, а Железняка с Щорсом и Чапаем могут знать лишь населяющие Рутению унтерменши.

Делать нечего. Поблагодарили рутиарии старца и отправились на Восток, где и пролегала вышеупомянутая Рутения. День шли, пять, год, три, оглянулись и видят, что за три года никуда не дошли.

- Гоголь за те же три года никуда не доскакивал, а мы пешком, - догадался самый основной из рутиариев, устало падая на обочину бездорожья, как - то не совсем заметно сменившего автобан сразу по пересечении границы с великой Украйной. - Эдак, братцы, нам в жизнь не отыскать ни Железняка, ни Щорса, ни, тем более, Чапая.

- Мы присягу давали, - кричали наперебой рутиарии, смущая сами себя логическим тупиком ситуации. - В конце концов, геноссе, суки мы или люди ?

Наскоро посоветовавшись, решили, что суки. А вокруг них другие суки уже кишат, воют, орут, товарища Сталина поминают, хотят подохнуть за родину, хотя их же Ильич и утверждал, что их родина - весь земной шар. Слушают рутиарии Ильича, чудом избегнувшего хватки Микки Спиллейна, но ни х... я не понимают. А почему ? А я скажу. Потому немцы, они русского не всекают.