Тень школьных фантазий ч.2. Из сборника Женские фантазии

Утром Мария Петровна проснулась с тяжестью в груди. Ночью она почти не спала — мысли о Романе кружились в голове, как осенние листья за окном. Она встала, надела тот же зелёный халат, но не затянула пояс так туго, как вчера. "Пусть будет удобно, " — подумала она, хотя где-то внутри понимала, что это не вся правда. Она посмотрела на себя в зеркало: каштановые волосы растрепались, под глазами тени, но в её взгляде было что-то живое, чего не было давно.

Когда в одиннадцать раздался стук в дверь, она вздрогнула. Открыла — и вот он, Ромочка, стоит на пороге, в той же синей рубашке, с сумкой инструментов в руках. Его глаза бегали, щёки порозовели, и она почувствовала, как её собственное сердце забилось чаще.

— Проходи, — сказала она, отступая в сторону. — Чай будешь? Или сразу с ноутбуком разберёшься?

— Давайте... с ноутбуком, — пробормотал он, и она заметила, как его голос дрожит.

Они сели за стол. Она нарочно подвинула стул ближе, чтобы видеть его лицо. Пока он кликал по экрану, она смотрела на него — на его молодые руки, чуть дрожащие, на тёмные волосы, упавшие на лоб. Её смущение никуда не делось. "Сколько мне лет, что я вообще думаю?" — крутилось в голове. Но его слова вчера — "Вы настоящая" — не отпускали. Она уважала его, ценила его искренность. И, чёрт возьми, ей хотелось, чтобы он почувствовал себя особенным. Хоть раз.

— Ты молодец, Ромочка, — сказала она мягко, кладя руку ему на плечо. — Всё так быстро делаешь.

Он замер, и она почувствовала, как напряглись его мышцы под её пальцами. Воздух снова стал густым, как вчера, и она поняла, что отступать поздно.

Мария Петровна смотрела на него, чувствуя, как её собственное дыхание становится тяжелее. Его рука дрожала на её талии, и она видела в его глазах смесь страха и желания. Она решила — отступать поздно. Её тело, хоть и не молодое, хотело этого не меньше, чем его.

— Ромочка, — сказала она тихо, почти шёпотом, — ты правда этого хочешь? Не молчи, скажи мне.

Он кивнул, его щёки горели, а губы дрожали. — Да, — выдавил он, и голос был хриплым, незнакомым даже ему самому.

— Тогда иди сюда, — прошептала она, беря его ладонь и медленно поднимая её к своей груди. — Я не хочу, чтобы ты стеснялся. Я... сделаю так, чтобы тебе было хорошо.

Её грудь, средняя, чуть обвисшая, но мягкая, напряглась под его пальцами. Соски, тёмные и крупные, проступили сквозь тонкую ткань халата, и она почувствовала, как они твердеют от его прикосновения. Она наклонилась и коснулась его губ — легко, но уверенно, словно учила его. Он ответил — робко, неловко, но с такой жадностью, что её тело отозвалось жаром между бёдер.

Она встала, потянула его за руку, и он пошёл за ней к дивану, спотыкаясь, как во сне. Халат распахнулся, обнажая её тело: бледная кожа с россыпью веснушек, полный живот с мягкими складками, широкие бёдра, растекающиеся по дивану, когда она села. Её вульва, скрытая под тёмными, чуть седеющими волосами, была пышной, с полными губами, которые слегка блестели от её собственного возбуждения. Она развязала пояс полностью, открывая себя ему, и её грудь колыхнулась, освобождённая от ткани.

Роман смотрел на неё, не в силах отвести взгляд. Его тело — худощавое, но крепкое, с лёгким пушком тёмных волос на груди — дрожало от волнения. Он был девственником, и это делало каждый её жест невыносимо острым. Когда она потянула его к себе, он опустился рядом, и его джинсы натянулись — член, примерно 15 см, твёрдый и горячий, выпирал под тканью, и он стыдился этого, но не мог скрыть.

Она коснулась его лица — её пальцы, шершавые от времени, гладили его щёки, шею. Потом её рука скользнула ниже, к его рубашке, и она начала расстёгивать пуговицы, медленно, но уверенно. Его кожа была тёплой, чуть влажной от пота, и она улыбнулась, видя, как он краснеет. Она стянула рубашку с его плеч, открывая его грудь — плоскую, с едва заметными мышцами, — и провела ладонью по ней, чувствуя, как он вздрагивает.

— Не бойся, — шепнула она, придвигаясь ближе. Её грудь прижалась к нему, её соски тёрлись о его кожу, и она услышала, как он тихо застонал. Она взяла его руку и положила себе на бедро, туда, где кожа была мягкой, с лёгкими складками. Его пальцы дрогнули, но он начал гладить её, неуверенно, но с нарастающей смелостью.

Её рука скользнула к его джинсам. Она расстегнула молнию, и он напрягся, но не отстранился. Его член вырвался наружу — твёрдый, с гладкой головкой, чуть изогнутый, с тонкими венами, проступающими под кожей. Она обхватила его ладонью, и он задохнулся, закрыв глаза. Её прикосновение было тёплым, уверенным, и она медленно провела рукой вверх-вниз, чувствуя, как он пульсирует.

— Мария Петровна... — выдохнул он, и она покачала головой.

— Просто дыши, Ромочка, — сказала она, наклоняясь к нему. Её губы нашли его шею, потом грудь, и она оставила на его коже лёгкий влажный след. Её волосы — каштановые, чуть седеющие у корней — tickled его кожу, и он сжал её бедро сильнее.

Она легла на диван, потянув его за собой. Её тело — полное, уютное, с мягкими изгибами — прижалось к нему. Она раздвинула ноги, открывая ему свою вульву — тёмные волосы обрамляли её, влажные губы блестели, и запах, терпкий и женский, ударил ему в голову. Он смотрел, не веря, а она взяла его руку и направила туда, шепнув:

— Коснись меня.

Его пальцы скользнули по её волосам, потом глубже, и она тихо застонала, когда он коснулся её влаги. Она была тёплой, скользкой, и он не знал, что делать, но она повела его руку, показывая, как её ласкать. Её дыхание стало прерывистым, грудь колыхалась, а живот дрожал от напряжения.

— Теперь ты, — сказала она, притягивая его к себе. Она легла на спину, раздвинув бёдра шире, и направила его член к себе. Он вошёл в неё — медленно, неловко, и его 15 см заполнили её, растягивая её мягкие стенки. Она выгнулась, её руки сжали его плечи, и ногти — короткие, но острые — впились в его кожу.

Он двигался — сначала неуверенно, потом быстрее, чувствуя, как её тепло обволакивает его. Её вульва сжималась вокруг него, её грудь подпрыгивала с каждым толчком, а её голос — низкий, хриплый — шептал его имя. Страсть нарастала, и он забыл про робость — его руки сжимали её бёдра, пальцы вдавливались в её мягкую плоть, и он стонал, не сдерживаясь.

Она чувствовала его — молодого, горячего, неопытного, но такого настоящего. Её тело отвечало ему — влага текла по её бёдрам, её соски горели от трения о его грудь. Она не думала, что сможет ещё раз почувствовать это, но он разбудил в ней женщину, которую она давно похоронила.

Он кончил первым — резко, с дрожью, и его сперма, горячая и густая, выплеснулась в неё. Он замер, тяжело дыша, и тут же покраснел, пробормотав:

— Простите... я не хотел так быстро...

Она улыбнулась, гладя его по голове. — Ничего, Ромочка, — шепнула она, чувствуя, как её собственный оргазм подкатывает. Она сжала его внутри себя, её вульва пульсировала, и через несколько секунд она задрожала, тихо выдохнув его имя. Её тело расслабилось, и она притянула его к себе, обнимая.

Они лежали так — он на ней, его голова на её груди, его сперма медленно стекала по её бедру, смешиваясь с её влагой. Неловкость вернулась: он не знал, что сказать, а она вдруг засмеялась — тихо, почти стыдливо.

— Ну вот, — сказала она, глядя в потолок. — Не думала, что в моём возрасте такое возможно.

Он поднял голову, красный как рак, и пробормотал: — Вы... вы прекрасны.

Она погладила его волосы, и в её глазах мелькнула нежность. — Ты тоже, Ромочка, — ответила она. — Ты тоже.

Они лежали на диване, прижавшись друг к другу. Её грудь, мягкая и тяжёлая, покоилась на его руке, а его голова уткнулась в её шею, где он вдыхал слабый запах ванили и её кожи. Сперма от первого раза ещё липла к её бедру, смешиваясь с её влагой, и простыня под ними смялась в комок. Роман чувствовал неловкость, но её тепло и близость убаюкивали его.

Мария Петровна повернулась к нему, её каштановые волосы прилипли к влажной щеке, а глаза блестели в полумраке. Она провела рукой по его груди, где едва пробивались тёмные волоски, и улыбнулась — мягко, с лёгким удивлением.

— Ну что, Ромочка, — сказала она тихо, — не ожидала я такого от себя. И от тебя тоже.

Он улыбнулся, краснея. — Я... я тоже, — пробормотал он, глядя на её лицо — морщинки вокруг глаз, потрескавшиеся губы, которые он целовал. — Это было... как во сне.

Она засмеялась, низко и тепло, и её живот дрогнул под его ладонью. — Во сне, говоришь? А я думала, ты меня разыгрываешь вчера с этим своим признанием.

— Нет, правда, — сказал он серьёзно. — Вы... Мария Петровна, вы всегда были особенной.

Они говорили — о школе, о том, как он боялся её строгого голоса, о том, как она хвалила его за аккуратные тетради. Её рука лениво гладила его плечо, а он смотрел на её тело — полное, с мягкими складками на талии, с тёмными волосами между ног, которые он теперь знал на ощупь. Прошло минут тридцать, и он вдруг почувствовал, как возбуждение возвращается. Его член, отдохнувший после первого раза, начал твердеть — медленно, но неотвратимо. Он был молод, девственник до сегодняшнего дня, а теперь лежал с голой женщиной, чьё тело сводило его с ума. Кровь прилила вниз, и он напрягся — 15 см, гладкий, с лёгким изгибом, снова готовый.

Она заметила. Её взгляд скользнул по его телу, и она приподняла бровь, но не отстранилась. Вместо этого её рука — тёплая, чуть шершавая — легла ему на живот, спускаясь ниже.

— Ромочка, — сказала она с лёгкой насмешкой, но в голосе была нежность, — ты что, опять?

Он покраснел до корней волос, сжав простыню. — Простите, я... не знаю, как... — начал он, но она прервала его, коснувшись его губ пальцем.

— Не извиняйся, — шепнула она, придвигаясь ближе. Её грудь — мягкая, с тёмными сосками — прижалась к его боку, и он почувствовал, как её дыхание участилось. — Ты молодой, это нормально. И... мне даже приятно.

Она взяла его руку и положила себе на бедро, туда, где кожа была мягкой и горячей. Его пальцы задрожали, но он начал гладить её, чувствуя, как её тело отзывается. Она наклонилась и поцеловала его — глубже, чем в первый раз, с языком, который скользнул по его губам. Он застонал, и его член дёрнулся, касаясь её живота.

Её рука обхватила его — твёрдого, горячего — и она медленно провела ладонью вдоль него, чувствуя, как он пульсирует. — Ложись, — шепнула она, мягко толкая его на спину. Он подчинился, и его худощавое тело растянулось на диване, грудь поднималась от учащённого дыхания.

Она села сверху, её широкие бёдра оседлали его, и её вульва — пышная, с тёмными, чуть седеющими волосами — коснулась его члена. Она была ещё влажной от первого раза, и её тепло обволокло его головку. Она посмотрела на него сверху вниз, её грудь колыхалась, соски торчали, а живот дрожал от напряжения. — Не бойся, — сказала она, направляя его в себя.

Он вошёл в неё снова — медленно, чувствуя, как её стенки обхватывают его, скользкие и тёплые. Она выдохнула, опираясь руками на его грудь, и начала двигаться — сначала нежно, потом увереннее. Её попа, большая и мягкая, шлёпала о его бёдра, а её грудь подпрыгивала с каждым толчком. Он сжал её талию, его пальцы вдавливались в её складки, и смотрел на неё — на её лицо, покрытое морщинками, на её глаза, блестящие от удовольствия.

— Мария Петровна... — выдохнул он, и она улыбнулась, наклоняясь к нему.

— Да, Ромочка, — шепнула она, целуя его в шею. Её голос дрогнул, и она подумала: "Сколько лет прошло? Десять? Пятнадцать? Я и забыла, как это — чувствовать мужчину внутри." Её тело оживало под ним, её вульва была тёплой, влажной, и каждый его толчок отдавался внутри неё сладким эхом. Она не ждала оргазма — слишком быстро, слишком неожиданно, — но ей было хорошо, так хорошо, как не было давно.

Он двигался в ней, уже смелее, чем в первый раз, но всё ещё робко, боясь ошибиться. Его руки скользили по её телу — по её бёдрам, по её животу, по её груди, сжимая её соски. Она стонала — низко, хрипло, и её волосы падали ему на лицо, tickling его кожу. Он держался дольше, чем в первый раз — его молодое тело училось, привыкало, и страсть нарастала медленнее, но глубже.

Наконец он кончил — с дрожью, с тихим стоном, и его сперма, горячая и густая, выплеснулась в неё, заполняя её ещё больше. Он сжал её бёдра, его ногти впились в её кожу, и замер, тяжело дыша. Она не дошла до оргазма, но тепло внутри неё, его пульсация, её собственное возбуждение — этого было достаточно. Она улыбнулась, чувствуя, как её тело дрожит от удовольствия, и подумала: "Господи, сколько же я этого не чувствовала..."

Она рухнула на него, тяжело дыша, её грудь прижалась к его груди, её живот лёг на его. Его член всё ещё был в ней, медленно опадая, и сперма стекала по её бёдрам, смешиваясь с её влагой. Простыня под ними стала влажной, и неловкость вернулась. Он смотрел в потолок, красный, не зная, что сказать, а она гладила его волосы, задумчиво глядя на него.

— Ну ты и шустрый, — сказала она с лёгкой насмешкой, но в её голосе была теплота. — Молодость, что с неё взять.

Он повернулся к ней, смущённый, но счастливый. — Мария Петровна, вы такая... я не знаю, как сказать.

Она прижалась к нему ближе, её грудь легла на его руку, и шепнула: — А ты и не говори. Просто лежи со мной, Ромочка.

Она вдруг поймала себя на мысли, что ей нравится, как он зовёт её "Мария Петровна". Это было как в школе — строгое, властное, но теперь с новым оттенком, от которого её тело отзывалось теплом. И ей это начинало нравиться.

Мария Петровна проснулась, когда солнце уже пробивалось сквозь тонкие занавески. Она лежала на диване, укрытая старым пледом, который сполз до бёдер. Простыня под ней была смята, ещё хранила тепло его тела, а на подушке остался слабый запах — молодой, чуть солоноватый, с ноткой пота. Она медленно села, чувствуя, как ноют мышцы в спине и бёдрах — напоминание о вчера. Её халат валялся на полу, зелёный комок ткани, и она потянулась за ним, прикрывая своё тело — полное, с мягкими складками, с грудью, чуть обвисшей, но всё ещё тёплой от его прикосновений.

Она провела рукой по шее, где кулон холодил кожу, и посмотрела на себя в зеркало напротив. Каштановые волосы растрепались, под глазами тени, губы чуть припухли от поцелуев. "Что я натворила?" — подумала она, и сердце сжалось. Ей было 68, а ему — 20. Он её ученик, мальчик, которого она учила строению листа, а вчера он был внутри неё — дважды, дрожащий, жадный, настоящий. Стыд накатил волной, горячей и липкой. Она должна была остановить это, сказать "нет", но вместо этого она вела его, шептала ему, наслаждалась им.

Она встала, запахнула халат и прошла к столу, где стояли вчерашние бокалы. Запах вина смешивался с чем-то ещё — терпким, женским, её собственным. Её вульва, всё ещё чувствительная, напоминала о нём — о его неопытных, но таких искренних движениях. "Это было разово, " — решила она, наливая себе воды. "Он не вернётся. И я не позову." Но в глубине души она знала, что врёт себе. Его голос — "Мария Петровна" — звучал в голове, и от этого звука её тело снова отзывалось теплом. Ей нравилось, как он зовёт её так — строго, по-школьному, но теперь с новой, запретной нотой.

Когда в дверь постучали, она вздрогнула, едва не уронив стакан. "Это он, " — мелькнуло в голове, и он.

Роман проснулся в бабушкиной квартире, лёжа на узкой кровати в маленькой комнате. Он открыл глаза и тут же вспомнил всё — её тело, её запах, её голос. Его джинсы лежали на стуле, ещё мятые от вчера, и он чувствовал, как внизу живота снова тянет от одной мысли о ней. Он был девственником до вчерашнего дня, и теперь его мир перевернулся. Мария Петровна — не просто учительница из прошлого, а женщина, чья кожа, чьи морщинки, чья грудь заполнили его мысли.

Он встал, умылся холодной водой, но это не помогло. Его тело — худощавое, с лёгким пушком на груди — всё ещё помнило её тепло. Член, 15 см, снова напрягся, стоило ему вспомнить, как она сидела на нём, как её бёдра шлёпали о него. Он сжал кулаки, пытаясь успокоиться. "Она меня прогонит, " — думал он. "Скажет, что это ошибка." Но он не мог не вернуться. Ему нужно было её увидеть, услышать её голос, даже если она отвергнет его.

Он придумал предлог — ноутбук. "Вдруг что-то ещё не работает, " — сказал он себе, хотя знал, что это просто оправдание. Надел ту же синюю рубашку, схватил сумку с инструментами и пошёл к ней. У её двери он замер, сердце колотилось так, что казалось, она услышит его через стену. Он постучал — тихо, робко, как всегда.

Когда дверь открылась, он увидел её — в том же халате, чуть распахнутом, с растрёпанными волосами и глазами, полными смеси смущения и чего-то ещё. Его дыхание сбилось, и он пробормотал:

— Я... подумал, может, ноутбук ещё посмотреть надо...

Мария Петровна смотрела на него, чувствуя, как её решимость тает. Его голос — дрожащий, робкий — разбивал её защиту. Она отступила, впуская его, и сказала:

— Заходи, Ромочка. Раз уж пришёл.

Он прошёл в комнату, и воздух между ними снова стал густым, как вчера. Она закрыла дверь, повернулась к нему, и её халат чуть сполз с плеча, обнажая бледную кожу с веснушками. Он поставил сумку на пол, но не двинулся к столу — его взгляд был прикован к ней.

— Я думала, ты не вернёшься, — сказала она тихо, теребя пояс халата. — Это... это ведь неправильно, ты понимаешь?

— Понимаю, — ответил он, шагнув ближе. — Но я не могу не думать о вас, Мария Петровна.

Её сердце дрогнуло. Это "Мария Петровна" — строгое, школьное — теперь звучало как признание, и ей это нравилось больше, чем она готова была признать. Она должна была остановить его, но вместо этого шагнула навстречу, и её рука коснулась его груди — тёплой, чуть влажной под рубашкой.

— Ты меня с ума сведёшь, Ромочка, — шепнула она, и её голос был хриплым, почти умоляющим.

Он наклонился к ней, и их губы встретились — не робко, как в первый раз, а жадно, с отчаянием. Его руки скользнули к её талии, сжимая её мягкие складки, а она прижалась к нему, чувствуя, как его тело напрягается. Её грудь колыхнулась под халатом, её соски проступили сквозь ткань, и она знала, что сдаётся снова.

Они не успели отойти от двери, как раздался второй стук — громкий, настойчивый.

Она отстранилась, поправляя халат, и открыла. На пороге стояла Антонина Петровна, её лучшая подруга, с тарелкой пирогов в руках. Её взгляд — острый, как в молодости — скользнул по растрёпанной Марии Петровне, по Роману, который стоял позади, красный и неловкий, и по комнате, где ещё витал запах вчерашней страсти.

— Маша, что тут у вас? — голос Тони был резким, почти обвиняющим. — Я пришла пироги принести, а тут... это что, Роман?

Мария Петровна замерла, чувствуя, как кровь приливает к щекам. — Тоня, это не то, что ты думаешь, — начала она, но подруга шагнула внутрь, поставила тарелку на стол и повернулась к Роману.

— А ты что скажешь, внучек? — спросила она, и её тон был холодным, но в глазах мелькнуло что-то странное — не только гнев, но и любопытство.

Роман пробормотал что-то невнятное, отступая к дивану, а Мария Петровна попыталась оправдаться: — Он просто помогает мне, Тоня, с ноутбуком, с розеткой... — Но слова звучали фальшиво, и она это знала.

Антонина Петровна посмотрела на неё, потом на Романа, и вдруг её лицо смягчилось — не от прощения, а от чего-то другого. — Ну-ну, — сказала она, прищурившись. — Помогает, значит. А я уж подумала... — Она замолчала, но её взгляд задержался на внуке дольше, чем нужно.

Мария Петровна проводила её до двери, обещая объясниться позже, но Тоня ушла молча, оставив за собой тяжёлую тишину. Роман ушёл вскоре после, смущённый и растерянный, а Мария Петровна осталась одна, гадая, что будет дальше.

Роман вернулся к бабушке, всё ещё дрожа от утреннего поцелуя с Марией Петровной и неловкой сцены, когда Антонина Петровна застала их. Он думал, что дома его ждёт разнос, но квартира встретила его тишиной. Он бросил сумку у порога и прошёл в гостиную. Бабушка сидела на диване, в старом домашнем платье цвета выцветшей розы, с чашкой чая в руках. Её седые волосы, собранные в неряшливый пучок, слегка растрепались, а глаза — глубокие, с мелкими морщинками вокруг — смотрели на него внимательно, почти изучающе.

— Садись, Ромочка, — сказала она, и её голос был мягким, но с лёгкой дрожью, как будто она сдерживала что-то. Он сел напротив, чувствуя, как ладони потеют.

— Я видела вас с Машей, — начала она, ставя чашку на стол. Её пальцы, узловатые от возраста, чуть дрожали. — Не ври мне, я не слепая. Что у вас там творится? Объясни.

Он опустил взгляд, лицо горело. — Бабуль, я... она мне нравится. Очень. Ещё со школы, — выдавил он, запинаясь. — Я не думал, что ты поймёшь. Это... ну, Мария Петровна, она особенная.

Антонина Петровна прищурилась, её губы сжались в тонкую линию. — Особенная, значит, — повторила она, и в её голосе мелькнула обида. — А я что, не женщина? Если тебе нужен был кто-то, опыт, ты мог бы мне сказать, а не бегать к ней. Я бы поняла, внучек.

Он поднял глаза, не веря своим ушам. — Бабуль, ты... серьёзно? Я даже не думал, что ты... ну, что ты можешь так. Я же тебя как бабушку всегда...

Она встала, её движения были медленными, но уверенными, и подошла к нему. Её платье обтягивало фигуру — грудь, чуть меньше, чем у Марии Петровны, но полную, с мягкими очертаниями под тканью, талию, округлившуюся с годами, бёдра, которые годы сделали шире и мягче. — Я всё понимаю, Ромочка, — сказала она, глядя на него сверху вниз. — Ты молодой, тебе хочется. Маша тебе нравится, это я вижу. Но и я не старуха совсем. Если ты хочешь, я тебе помогу. Не хуже неё.

Он замер, чувствуя, как кровь приливает к лицу. — Бабуль, ты что... — начал он, но она прервала его, положив руку ему на плечо. Её ладонь была тёплой, чуть шершавой, и от этого прикосновения его тело напряглось.

— Не бойся, — шепнула она, садясь рядом. — Я твоя бабушка, я тебя люблю. И если тебе это нужно, я могу быть не только бабушкой.

Антонина Петровна наклонилась к нему, её дыхание — с лёгким ароматом чая и мяты — коснулось его лица. Её глаза, выцветшие, но живые, блестели странным светом, смесью нежности и чего-то давно забытого. Она взяла его руку и медленно положила себе на грудь — мягкую, тёплую, с сосками, которые напряглись под тонким платьем. Он сжал её, нерешительно, и она выдохнула, её морщинистые щёки порозовели.

— Вот так, Ромочка, — сказала она тихо, стягивая платье через голову. Оно упало на пол, обнажая её тело: грудь, чуть обвисшая, с крупными тёмными ореолами, колыхалась от дыхания; живот, полный, с мягкими складками, дрожал от напряжения; бёдра, широкие и пышные, покрытые бледной кожей с тонкими венами. Её вульва, обрамлённая редкими седыми волосами, была чуть приоткрыта, с полными губами, которые блестели от её собственного возбуждения. Её волосы, выбившиеся из пучка, падали на плечи, серебристые и тонкие, а лицо — с глубокими морщинами у рта и глаз — было одновременно строгим и нежным.

Он смотрел на неё, не веря. Его бабушка — женщина, которая пекла ему пироги, читала сказки, — теперь сидела перед ним голая, живая, зовущая. Его джинсы натянулись, член напрягся, твёрдый и горячий, выпирая под тканью. Она заметила, улыбнулась и расстегнула его молнию, освобождая его — не называя размеров, но чувствуя его пульсацию в своей ладони.

— Не стесняйся, — шепнула она, целуя его в шею. Её губы — тонкие, потрескавшиеся — оставили влажный след, и он ответил, неловко, но с нарастающей жадностью. Она легла на диван, потянув его за собой, и её тело — мягкое, уютное — прижалось к нему. Её грудь тёрлась о его кожу, соски скользили по его груди, а живот дрожал под его ладонями.

Она раздвинула бёдра, открывая ему свою вульву — тёплую, влажную, с седыми волосами, которые tickled его кожу, когда он коснулся её. Её запах — терпкий, женский, с ноткой лаванды — ударил ему в голову, и он провёл пальцами по её губам, чувствуя, как она вздрагивает. Она направила его к себе, и он вошёл в неё — медленно, ощущая, как её стенки обхватывают его, скользкие и мягкие от её желания.

— Давай, внучек, — прошептала она, её голос дрожал, а руки сжимали его плечи. Её ногти — короткие, но острые — впились в его кожу, и она начала двигаться под ним, поднимая бёдра навстречу. Её грудь колыхалась, соски тёрлись о него, а живот дрожал с каждым толчком. Её лицо — морщинистое, с приоткрытым ртом — было близко, и он видел, как её глаза блестят, как её волосы падают на подушку, серебристые и растрёпанные.

Он двигался в ней — сначала робко, потом смелее, чувствуя, как её тепло обволакивает его. Её вульва сжималась вокруг него, её стоны — низкие, хриплые — наполняли комнату, и он сжал её бёдра, вдавливая пальцы в её мягкую плоть. Она обхватила его ногами, её кожа — бледная, с тонкими венами — тёрлась о его бока, и страсть нарастала, глубокая и живая.

Он кончил — с дрожью, с тихим стоном, и его сперма, горячая и густая, выплеснулась в неё, заполняя её. Она не дошла до оргазма, но её тело дрожало от удовольствия, её вульва пульсировала, и она притянула его к себе, обнимая. Её грудь прижалась к его груди, её живот лёг на его, и сперма медленно стекала по её бёдрам, смешиваясь с её влагой.

Они лежали так, тяжело дыша. Её волосы касались его лица, её руки гладили его спину. — Ну вот, — сказала она тихо, с лёгкой улыбкой, — и я ещё могу, оказывается. Ты только Маше не рассказывай, ладно?

Он кивнул, красный, но счастливый, и пробормотал: — Я... я не думал, что так будет, бабуль.

Она засмеялась, низко и тепло, и её грудь дрогнула под его рукой. — Жизнь, Ромочка, она странная штука, — сказала она, глядя в потолок. — А ты молодец. Иди сюда, отдохни со мной.

Мария Петровна стояла у двери Антонины Петровны, чувствуя, как сердце колотится в груди. Прошёл день с тех пор, как Тоня застала её с Романом, и весь этот день она провела в мучительных раздумьях. Её халат сменилось простым серым платьем, которое обтягивало её полные бёдра и мягкий живот, но она всё равно чувствовала себя уязвимой. Она постучала — тихо, неуверенно, и дверь открылась.

Антонина Петровна стояла перед ней, её седые волосы были собраны в неряшливый пучок, а домашнее платье — цвета выцветшей розы — подчёркивало её фигуру, всё ещё живую, несмотря на годы. Её лицо — морщинистое, с глубокими складками у рта — было спокойным, но глаза блестели, словно она знала больше, чем хотела сказать.

— Заходи, Маша, — сказала она, отступая в сторону. Её голос был ровным, но с лёгкой хрипотцой, выдающей напряжение.

Мария Петровна вошла, теребя подол платья. Они сели за круглый стол в гостиной, где ещё пахло свежесваренным чаем и старыми книгами. Тишина повисла между ними, тяжёлая, как пыльный ковёр на стене.

— Тоня, я пришла извиниться, — начала Мария Петровна, опустив взгляд. Её грудь поднялась от глубокого вдоха, и она продолжила: — За Романа. Я не хотела, чтобы так вышло. Это... это всё случайно. Я не знаю, как объяснить, но я виновата.

Антонина Петровна смотрела на неё, её пальцы сжимали край чашки. Потом она вдруг улыбнулась — не насмешливо, а тепло, почти грустно. — Не извиняйся, Маша, — сказала она, и её голос дрогнул. — Я сначала злилась, да. Думала, ты его с толку сбила, мальчика моего. Но потом поняла.

Мария Петровна подняла глаза, растерянная. — Поняла? Что ты поняла, Тоня?

Антонина Петровна откинулась на спинку стула, её грудь — чуть меньше, чем у подруги, но полная — колыхнулась под платьем. — Я поняла вас с Ромой, — сказала она тихо. — После того, как сама... сделала ему приятно. Вчера. Он пришёл домой, и я увидела в нём не только внука. Он молодой, Маша, ему хочется. И я... я тоже женщина.

Мария Петровна замерла, её щёки порозовели. — Ты... с Романом? Тоня, ты серьёзно?

— Серьёзно, — кивнула Антонина Петровна, и её морщинистое лицо осветилось странной смесью стыда и гордости. — Я сначала завидовала тебе. Думала, почему ты, а не я? А потом он мне всё рассказал — как ты ему нравилась ещё в школе, как он тебя хотел. И я решила, что если он так чувствует, то могу ему помочь. Не хуже тебя.

Мария Петровна молчала, её руки дрожали на коленях. Она ожидала криков, упрёков, но не этого. — И что теперь? — спросила она наконец, её голос был хриплым.

Антонина Петровна наклонилась ближе, её седые волосы упали на плечо. — Теперь я вам мешать не буду, — сказала она твёрдо. — Встречайтесь, если хотите. Мне он всё равно внук, и я его люблю. И если ты сделаешь его увереннее, опытнее в этом... в сексе, я только рада буду. Мальчику это надо. А я уж как-нибудь тоже не останусь в стороне.

Мария Петровна смотрела на неё, не веря своим ушам. Потом медленно кивнула. — Спасибо, Тоня, — шепнула она. — Я не думала, что ты так скажешь.

— Жизнь, Маша, она странная, — вздохнула Антонина Петровна, вставая. — Иди домой. И Роме привет передавай.

Мария Петровна ушла, чувствуя, как тяжесть спадает с плеч, но внутри неё уже зрело новое напряжение — что теперь будет с ней и Романом?

Роман сидел в своей комнате, глядя в потолок, когда услышал шаги бабушки. После вчерашнего он всё ещё не мог смотреть ей в глаза без дрожи — её тело, её голос, её тепло кружились в его голове, смешиваясь с мыслями о Марии Петровне. Дверь скрипнула, и Антонина Петровна вошла, её платье — цвета выцветшей розы — слегка колыхалось на бёдрах, а седые волосы, выбившиеся из пучка, падали на шею. Её лицо — морщинистое, с глубокими складками у рта — было спокойным, но глаза блестели лёгкой насмешкой и теплом.

— Маша приходила, — сказала она, садясь на край кровати. Её грудь — полная, чуть обвисшая под тканью — поднялась от глубокого вдоха, и он заметил, как её соски проступают сквозь платье.

— И что? — спросил он, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

— Извинялась, — ответила она, глядя на него. — Я ей сказала, что всё понимаю. И что вы можете встречаться, если хочешь. Я не против, Ромочка.

Он замер, не веря своим ушам. — Серьёзно? Ты... не злишься?

— Нет, — покачала она головой, и её голос стал ниже, мягче. — Я вчера поняла, что тебе это нужно. И если Маша сделает тебя увереннее, опытнее, я только рада. Но и я могу помочь, знаешь. Хочу показать тебе кое-что новое, чтобы ты не боялся.

Она придвинулась ближе, её рука легла ему на колено, тёплая и чуть дрожащая. Он почувствовал, как его тело отзывается — кровь прилила вниз, джинсы натянулись, и он сглотнул, глядя на неё. Её платье задралось, обнажая бёдра — полные, с мягкими складками, покрытые бледной кожей с тонкими венами, — и он вспомнил, как они дрожали под его руками.

Кульминация

Антонина Петровна наклонилась ближе, её дыхание — с лёгким ароматом чая и мяты — коснулось его лица. Её глаза, выцветшие, но живые, блестели странным светом, и она шепнула:

— Не бойся, Ромочка. Доверяй мне.

Она опустилась на колени перед кроватью, её движения были медленными, но уверенными. Её руки — узловатые, с пигментными пятнами — легли ему на бёдра, и она расстегнула его джинсы, стягивая их вниз вместе с бельём. Его член вырвался наружу — твёрдый, горячий, пульсирующий, с гладкой головкой, блестящей от напряжения. Она посмотрела на него снизу вверх, её морщинистое лицо — с тонкими губами и глубокими складками у глаз — осветилось лёгкой улыбкой.

— Вот так, внучек, — сказала она тихо, обхватывая его ладонью. Её кожа была тёплой, чуть шершавой, и он задохнулся, когда она провела рукой вдоль него, медленно, чувствуя его жар. Потом она наклонилась, её седые волосы — серебристые, тонкие, но густые — tickled его бёдра, и её губы коснулись его — сначала легко, почти невесомо, словно пробуя.

Он сжал простыню, его худощавое тело напряглось, грудь с лёгким пушком тёмных волос поднималась от учащённого дыхания. Её губы — тонкие, потрескавшиеся, но тёплые — обхватили его, и она начала двигаться, медленно, с лёгким давлением. Её язык, мягкий и влажный, скользнул по головке, закружился вокруг неё, и он застонал, не в силах сдержаться. Её грудь, прижатая к его коленям, колыхалась под платьем, соски тёрлись о ткань, а живот — полный, с мягкими складками — дрожал от её дыхания.

Она работала ртом, её движения были уверенными, но нежными, словно она учила его чувствовать каждый миг. Её волосы падали ему на кожу, серебристые нити касались его бёдер, а её руки сжимали его ноги, направляя его. Он смотрел на неё — на её лицо, с закрытыми глазами и морщинами, собравшимися у рта, на её шею, покрытую тонкой сеткой вен, — и чувствовал, как волна накатывает.

— Бабуль... — выдохнул он, и она подняла взгляд, не останавливаясь, её глаза блестели теплом.

Он кончил — резко, с дрожью, и его сперма, горячая и густая, выплеснулась ей в рот. Она не отстранилась, проглотила, медленно отпустив его, и вытерла губы тыльной стороной ладони. Её лицо порозовело, морщины разгладились от удовольствия, и она улыбнулась, глядя на него.

— Ну вот, — сказала она тихо, поднимаясь с колен и садясь рядом. Её платье всё ещё было задрано, обнажая бёдра, и она поправила его, не торопясь. — Теперь ты знаешь, что это такое. Но давай попробуем ещё кое-что, Ромочка. Сделай мне приятно — там, языком. Хочу, чтобы ты учился.

Он замер, краснея ещё сильнее, но кивнул, чувствуя, как её слова будят в нём любопытство. Она легла на кровать, стянула платье через голову, открывая себя полностью. Её грудь — мягкая, чуть обвисшая, с тёмными сморщенными сосками — колыхалась от дыхания. Живот, полный, с глубокими складками и лёгким пушком седых волос, дрожал от напряжения. Она раздвинула бёдра, и перед ним открылась её вульва — пышная, с редкими седыми волосами, влажная от её собственного возбуждения, с полными губами, блестящими в полумраке. Её запах — терпкий, женский, с ноткой лаванды — ударил ему в голову.

— Иди сюда, — шепнула она, направляя его голову вниз. Её руки — тёплые, чуть шершавые — легли ему на затылок, и он наклонился, чувствуя, как её волосы tickled его лицо. Его губы коснулись её — сначала робко, пробуя, и она выдохнула, её живот дрогнул. Он провёл языком по её губам, ощущая её тепло, её влагу, и она застонала — низко, хрипло, сжимая его волосы.

— Да, вот так, внучек, — шептала она, её голос дрожал. — Не бойся, глубже. Она учила его, направляя его язык, показывая, где ей нравится. Он лизал её, чувствуя её вкус — солоноватый, живой, — и её бёдра дрожали под его руками, её грудь поднималась быстрее, соски торчали, словно прося прикосновений.

Он увлёкся, его движения стали смелее, и вдруг почувствовал, как его член снова оживает — горячий, твёрдый, полный жизни. Она заметила, улыбнулась сквозь стоны и шепнула: — Хочешь ещё, Ромочка? Давай, войди в меня.

Он поднялся, его худощавое тело было влажным от пота, и придвинулся к ней. Она раздвинула бёдра шире, её вульва блестела от его слюны и её влаги, и он вошёл в неё — медленно, ощущая, как её тёплые стенки обхватывают его. Она застонала громче, её руки сжали его плечи, ногти — короткие, но острые — впились в его кожу. Её грудь колыхалась под ним, соски тёрлись о его грудь, а живот дрожал с каждым толчком.

— Двигайся, как чувствуешь, — шептала она, её седые волосы рассыпались по подушке, серебристые нити путались под его пальцами. Он двигался — сначала робко, потом увереннее, следуя её ритму. Её вульва сжималась вокруг него, её стоны наполняли комнату, и он сжал её бёдра, вдавливая пальцы в её мягкую плоть. Её лицо — морщинистое, с приоткрытым ртом — было близко, и он видел, как её глаза блестят от удовольствия.

Он кончил снова — с дрожью, с тихим стоном, и его сперма выплеснулась в неё, горячая и обильная. Она не дошла до оргазма, но её тело дрожало от наслаждения, и она притянула его к себе, обнимая. Её грудь прижалась к его груди, её живот лёг на его, и сперма медленно стекала по её бёдрам, смешиваясь с её влагой.

— Молодец, Ромочка, — шепнула она, её голос был тёплым, почти материнским. — Ты быстро учишься. Теперь иди к Маше завтра. И будь смелее. Мы обе с тобой.

Они лежали так, тяжело дыша, её седые волосы ласкали его лицо, её кожа была влажной от пота. Она гладила его по спине, улыбаясь, и он чувствовал себя другим — не таким робким, как раньше.