Снаружи. Часть 1

– А ты, как всегда, за книжкой. Что у нас тут?   – папа Бэбидж приподнял обложку. – Оу! «Доктор Живаго». И как тебе?

– Я вся там, – мотнула Дэйзи кудрями.  

– Ну, ну. Не буду вторгаться в твой эфемерный мир. Небесполезная, кстати, книженция для понимания того, почему случилось то, что случилось.  

– Ты имеешь в виду… любовь?  

–  Что ты. Я имею в виду то, как люди обходились друг с другом. Там, снаружи.

– А. Это ведь ещё за сколько было до войны? Почти сто лет?  

– Да. Война не случилась на ровном месте, Дэйзи. Она выросла из человеческой природы. Которую люди не смогли обуздать.  

– Пап. А скажи… 

Дэйзи замялась. Зеленые глазищи виновато буравили папу Бэбиджа.  

– Кажется, ты хочешь задать мне один из запретных вопросов?  

– Почему они, кстати, запретные? – вдруг завелась Дэйзи. – Мне уже сколько лет? Я ведь не знаю даже этого.  

– Ты знаешь все, что знаем мы. У нас ты лет шестнадцать с лишним. Когда тебя нашли, тебе было год-два… Дэйзи, – мягко вычитывал ей Бэбидж. – Я знаю, что ты хочешь спросить. Я понимаю твои чувс…  

– Почему мне нельзя про войну? – Дэйзи встала, захлопнув «Живаго». – Почему я могу читать любую книжку, но не могу ничего узнать о том, почему мы все тут, на этой базе? Ну да, я понимаю, книжки после войны не издаются, некому издавать. Но хоть какие-то фото, видео остались же? Почему в сети есть страницы “access denied”? Что там такого, чего нельзя мне… 

– Дэйзи! – погромче, хоть и мягко оборвал ее Бэбидж. – К чему все это? Ты ведь прекрасно знаешь, что… 

– Что «моя юная психика не выдержит этих картин страданий и горя», угу, – тряхнула Дэйзи кудрями. – К твоему сведению, в книгах, которые я читаю, страданий и горя столько, что… вон после «Американской трагедии» меня как мутило. Даже зарядка не получилась и мистер Уодди кашлял все эти дни, пока я отходила. Люди и правда были ужасны, пап, – тихо говорила Дэйзи, глядя в пол. – Но почему я не могу знать правды? Почему я знаю о верхнем мире все, но только по картинкам? Я знаю, какие деревья, какое небо, как дует ветер, но только там, в мониторе. Почему мне нельзя наружу? – подняла она на Бэбиджа прозрачный взгляд.  

– Ты и это знаешь, – кивнул тот после паузы. Дэйзи вздохнула. – Верхний мир давно уж не тот, что на картинках. Двадцать три года назад случилось то, что случилось. Наверху теперь жить нельзя. Немногие уцелевшие прячутся по таким норам, как наша. Верхний мир смертельно опасен для людей, а как отреагирует на эту опасность твой организм – мы не знаем и не собираемся проверять.  

– Но ведь мой организм как раз оттуда, – упрямо бормотала Дэйзи. – Нашли-то вы меня – где?..

– Дэйзи! – окрикнул ее Бэбидж. – Дэйзи, – взял он помягче. – Мы никогда и ни за что не станем подвергать тебя риску. Это не обсуждается. Я слишком люблю тебя для этого, – он взял ее за плечо. Дэйзи скорчила рожу. – Читай свои книжки и не верти хвостом, вертихвостка. И не забудь, что в три зарядка. Не опаздывать! – кинул он, выходя из комнаты.  

Дэйзи в который уже раз вздохнула.  

– Сами-то наружу ходите, – нагнула она голову, будто хотела его забодать.

***

Вначале Стив решил, что он спятил. От  усталости и горя.  

И не просто решил, а разом поверил в это так горько и глубоко, что потом трудно было перестроиться.  

– Здравствуй, говорю, – повторила старуха. Она сидела в гостиной, черная, сморщенная как финик. – Не учили здороваться, что ли?  

Косматая, желтозубая и абсолютно реальная.

– Эээ… ыыы… как вы вошли, мэм? – мычал Стив, когда смог говорить. И тут же снова разучился, потому что старуха ухмыльнулась, надела на шею какой-то брюлик и… исчезла.  

– Вместе с тобой, – раздалось в пустой комнате. – А ты и не заметил. Просто у меня есть кое-что, – проявилась она в том же кресле, снимая брюлик. – Кое-что, нужное тебе. А ты сможешь дать кое-что, нужное мне.  

Ледяная пустота выключила Стиву голос.  

– Удивлен. Понимаю, – чеканила старуха свое. – Вы, люди, давно забыли. Да и никого из нас уже, почитай, и не осталось-то… 

– Кого «вас»? – выдавил наконец из себя Стив. – Кто вы?  

– Знать это тебе не обязательно. Слушай. (Стив и так слушал.) Твой сын смертельно болен, верно? Не протянет и месяца. Я тоже не бог весть какой живчик, ещё быстрее твоего сынка окочуриться могу, если ничего не сделать. Но есть та, которая может нам помочь. И мне, и сыну твоему.  

– Кто? – прохрипел Стив.  

– Поэтому я у тебя. Мне туда ни за что мне не добраться. Я и сюда-то еле приковыляла, что уж говорить о Дорсете.  

– Дорсете?!

– Чего переспрашиваешь-то? Не глухой, поди. Глубоко под землей в Дорсете, в потайном убежище живет та, которая может и сына твоего исцелить, и меня. Хоть и долго прожила я, но, по правде скажу тебе, неохота мне помирать, а уж сыну твоему и подавно. Сама я не дойду к ней, вот и пришла к тебе: не откажешь, поди, ради родного сына-то. Ну? Чего молчишь, будто в рот воды набрал?  

– Кто это? – спросил Стив, помолчав. Хоть и бред, но слишком серьезна была тема. – В каком еще подземелье?

– А тебе-то что? Как только увидишь ее – тотчас и поймешь, что перед тобой та, кого ты ищешь. А не поймешь – хлудах поймет.  

– Как я ее увижу, если не знаю, в каком таком она подземелье?

– На, смотри, – старуха достала айфон. Стив удивился ему едва ли не сильнее, чем волшебному брюлику. Почему-то он был уверен, что старуха точно не по гаджетам. – Вот оно. Тебе куда геолокацию кинуть?

Стив продиктовал ей свой вотсап.  

– Это же Боуингтон, – присвистнул он, вглядываясь в карту. – Военный лагерь. Кто меня туда пустит?

– Никто тебя никуда не будет пускать. Сам войдешь. Я же тебе хлудах дам, – старуха надела свой брюлик и исчезла. У Стива ёкнуло под ложечкой. – В том-то и дело, – гудел голос из воздуха, проявляясь снова в старуху. – С хлудахом ты проникнешь куда угодно и выведешь кого угодно. Его силы и на двоих хватит, на две шеи надел – и готово, нужно только касаться своего спутника, за руку там держать или за что еще…

– Постойте, – Стив боролся с комом в горле. – То есть выходит так: этот ваш камешек, хлудах или как его, делает людей невидимыми. С его помощью вы вошли сюда. И вы хотите, чтобы я поехал в Дорсет, пробрался с этим хлудахом в Боуингтон и вывел оттуда какую-то леди, которая может вылечить и вас, и моего Джоуи? Потому что сами вы не доберетесь туда… но почему я? Почему вы поручаете это мне?

– Ты тот, кто был поблизости с такой бедой, – сказала старуха. – Я-то понимаю: ради меня никто туда не пойдет. А пойдет – так хлудах умыкнет. Музеи грабить.   

– Постойте, – повторил Стив. Ему вдруг припекло в груди. – То есть… эта леди в самом деле может вылечить Джоуи?! Кто она? Военный медик? Онколог? Или она в тюрьме? Как я ее узна…

– Вот заладил, – оборвала его старуха. – На тебе хлудах и иди давай! Время-то не терпит.  

– Но… а работа… – бормотал Стив, глядя на темно-зеленый камень в руке у старухи. – И как же я… я ведь не могу оставить Джоуи! Дорсет – это минимум два дня туда-сюда, а там еще найти, разобраться, что к чему… 

– А я на что? Посижу с твоим Джоуи. Все равно далеко не уйду, даже если б захотела бы. Поесть-попить поднесу, ну, а сказку рассказать – это уж вряд ли, не обессудь. Все, хорош лясы точить, – она грубо толкнула Стива, всучив ему хлудах. – Собирайся. А то еще помру тут, пока ты наговоришься.  

***

– Привет, Дэйзи, козленочек!  

– Начни с меня, ладно?

– Чур, с меня!  

Улыбаясь всем сразу, Дэйзи вошла в конференц-зал, битком набитый людьми в серой форме базы. Со своими рыжими кудрями и веснушками она была как огонек в бесцветной толпе.  

Большинство она знала по именам, хоть и всегда попадался кто-то незнакомый. Она знала, что есть и другие места на планете, где ютятся выжившие и как-то держат с нами связь (неужели интернет до сих пор работает? или просто курьеры, как в древние времена?). Приезжают, что-то покупают или продают, – приносят, в общем, с собой ветер дальних странствий. Или хотя бы след этого ветра на своих лицах. Расспрашивать их строго запрещалось: об этом сразу же прознавал папа Бэбидж и песочил Дэйзи как маленькую.  

Определить гостей было легко. Даже если Дэйзи не была уверена, свой это или чужой, – стоило ему ее заметить, и…

– Что с тобой? Никогда не видел таких как я? – спрашивала она иногда.  

– В-в-видел, – отвечал дрожащий рот, и было непонятно, врет он или нет. Принадлежали такие рты обычно людям седеющим и солидным, которые по идее врать не должны, и всегда хотелось расспросить их, но… 

– Готов? – улыбалась она гостю. Это было странно: она девчонка, он почти старикан, но боится как дети из фильмов, а она подбадривает его как взрослая.  

(Стоп. Что за мысль мелькнула и улетучилась, выдавленная шумом, будто и не было ее? Что-то важное… а, ладно. Раз важное – само вспомнится.)

– Положи мне руки вот так. Лучше выше, – улыбалась она: все норовили класть куда не надо. – Или за бока возьми («сейчас за бедра ухватит»). Вот так. Нет, потрогать потом. Ну, поехали, что ли?

Дэйзи брала руками его за щеки, ободряюще улыбаясь, и привычно вгоняла туда эту мятную волну. В одного, другого, третьего… иногда до сотни бывало за раз. Раньше она уставала, иногда до обморока даже, но потом и людей стало меньше, и она научилась не только отдавать волну, но и ловить ответную. Главное, чтобы эти две волны встретились, тогда голова не закружится.  

Минута-полторы – и все, можно тюкаться лбом о теплый лоб. Зарядка всегда исторгала из Дэйзи густую и совершенно бессмысленную, как она поняла со временем, нежность, и раньше она чмокала каждого в нос, в лоб, а то и (стыдно вспомнить) в рот и вообще куда попало. Малая была, что уж. Интересно, будет сегодня Питер?..

– Все, – шепнули ее губы обалдевшему лбу. – Кто дальше? Привет, – улыбалась она дядьке, которого не помнила, как звали, но он был свой, местный. – Знаешь, как делать, да? Ну, не тут, чуть повыше, ладно?  

Их и правда было много сегодня. Пришли и помоложе: Дэйзи специально откладывала их на десерт. Глаза ее искали Питера, но тот как сквозь землю провалился. Хочет болеть, что ли?.. Она сама выбирала, кто следующий, ее взгляд ловили, ей заискивающе улыбались, и вообще она была здесь как королева. Дэйзи знала, что это иллюзия: всем заправлял папа Бэбидж.  

– Пап, а почему в книгах нигде нет про зарядку? – спрашивала она когда-то. – Раз это такая традиция?  

– Бедное дитя, – гладил ее Бэбидж. – Тебе многого не понять из прошлой жизни. Видишь ли, не обо всем, что было, люди писали. Вот ты же ходишь в туалет, да? Не надо отворачиваться, ничего в этом такого нет, все туда ходят, и я тоже хожу. А часто ты видела описания или тем более фотки того, что там делают? Ну вот. Хотя в чем-то ты права. Зарядка была и раньше, но скорей как обычай, ритуал. Кто-то верил в ее пользу, кто-то просто делал как все. А с твоим появлением она стала чем-то другим. Мы не сразу это заметили, но быстро убедились: да, люди, которые входят с тобой в контакт, не болеют минимум до следующей зарядки. И ты сама никогда ничем не болела. Это влияние твоего удивительного организма, Дэйзи, и мы изучаем его. Вот и лишнее подтверждение тому, что не стесняться нужно своих особенностей, а гордиться ими. Не унывай, держи хвост морковкой!  

– Угу. Тыкаете в меня потом разными штуками, – боднула его Дэйзи. – Опыты ставите… 

– Ну вот. Тебе ещё многое предстоит узнать. База – лишь крохотный осколок былого мира…

Все-таки сотня человек – это перебор, думала Дэйзи, отпуская очередного обалдевшего. Она сбилась со счета на седьмом десятке, у нее кружилась голова и зудело в паху: чувство, хорошо ей знакомое, которое она называла “подзарядиться” – будто в тебя влили мятного сиропа и он растекся по жилам вместо крови. В теле оставались щекотные следы рук, щупавших Дэйзи; чем дальше – тем сильней хотелось гнуться и таять под ними, как пластилин. Еще хотелось целоваться – даже со стариками, даже с женщинами, – иногда так нестерпимо, что Дэйзи не выдерживала и подцеловывала, если очередной лоб был помоложе. Однажды попалась совсем не старая еще, лет тридцати максимум, и Дэйзи решила, что стесняться нечего, и чуть не вылизала ей все лицо как кошка… Боже, какой стыд. Сказать папе, чтобы разбивал на два дня, думала она. И мурлыкала очередному новенькому:  

– Ну чего ты? – нагибая ему голову. – Не бойся, не забодаю. Ты с какой базы? Да знаю я, знаю, это я так. Потом потрогаешь, не отвлекайся…

Питера все не было. И папы Бэбиджа. Хотя стоп: чей это голос за углом? Разве не его?  

И точно: стоит, болтает с Питером. Два в одном.  

– Думаю, уже созрела. Еще неделька-другая – и попробуем, – слышала Дэйзи, подходя к ним. – Ты ей нравишься… оу! Козленочек? Со всеми подзарядилась, а с Питером и забыла? Давай, пока не обиделся!

Через полчаса Дэйзи брела в свою комнату. Тело будто превратилось в сладкий пудинг и не очень охотно держалось на ногах, особенно после Питера, который прижег ей бедра своим лапищами, да и взглядом тоже. Вот уж кто не стесняется.  

– Дырку на мне проглядишь, – сказала ему Дэйзи и не стала его целовать. Или немножечко стала, одними кончиками губ и языка, он и не заметил. Наверное. Интересно, когда у людей любовь и они делают детей, поцелуи на это влияют?

Вдруг вспомнилась мысль, мелькнувшая на зарядке. Дэйзи так удивилась, что застыла перед своей дверью.  

Я много про них читала, думала она. Я видела их в фильмах. Я много фантазировала, как дружу и общаюсь с ними. С детьми. И у нас на базе ведь есть женщины, да и чужие к нам приходили.  

Но я ни разу в жизни не видела ни одного живого ребенка.  

Никакого. Ни младенца, ни карапуза, ни подростка – никого.  

Размышляя, как так могло быть, Дэйзи приложила ладонь к датчику. Тот пискнул, двери распахнулись и она вошла в комнату. Рухнула в вертящееся кресло, крутанулась разок-другой, выдохнула, выпуская из себя мятную накипь, закрыла глаза, снова открыла…

И окаменела.  

Потому что у дверей стоял и пялился на нее какой-то тип.  

Незнакомый (уже одно это было ой-ей-ей: чужакам строго воспрещалось разгуливать по базе), не очень старый, и – совсем уж нонсенс – не в серой форме, которую обязаны были носить абсолютно все, включая гостей. Не в форме, а в самой настоящей цветной одежде, как из фильмов.  

Как он вошел?  

И что это за зеленый камень светится у него в руке?

Впрочем, гость явно был удивлен не меньше. К опешившим взглядам Дэйзи было не привыкать, но тут…

– Ты кто? – спросила она. И решила, что человек с такой отвисшей челюстью не может быть опасен. – Чего уставился? Мутантов никогда не видел?  

***

Три дня Стив промурыжился в Боуингтоне. Три долбаных дня, за которые Джоуи наверняка стало хуже, тем более с этой стремной ведьмой или кто она там.  

Два из них он носился невидимым призраком по казармам и полигонам, бродил по танковому музею, пялился на пушки и прочую хрень, выискивая сам не зная что; к концу второго вынюхал-таки, где тут вход в единственное “подземелье” – сверхсекретный бункер, который не сразу-то и заметишь, – и прошмыгнул туда с компашкой военных. Бункер был охренеть как глубоко, лифт ехал, наверно, минут десять, и все это время Стив пытался не дышать.  

Хорошо, что хлудах работал без глюков – Стив уже убедился в этом и не очковал почем зря. Чертов амулет делал невидимым и его (причем Стив видел сам себя), и все, что он на себя надел или держал в руках, если оно не росло из земли (например, деревья и стены). Звуков при этом хлудах не глушил (однажды Стив грюкнул о жестяную фигню на асфальте и чуть не испортил штаны, пока вокруг озиралась куча народу), сквозь стены ходить тоже не давал – действовал только на глаза, короче. Этого вполне хватило, чтобы проникнуть в святая святых британской армии.  

В бункере Стив тоже шатался где попало, присматриваясь и прислушиваясь к этим одинаковым серым фигурам. Довольно быстро он разобрал, что многие говорят о какой-то леди: “она сегодня… она вчера… она то, она се…” Неужели, холодел Стив. Но кто это? И где ее искать?  

Бункер был целым подземным городом с кучей отсеков, коридоров и комнат. Первый делом Стив разыскал местный медпункт, и да, там были медсестры, но он смотрел на них, торчал рядом в своем хлудахе – и ничего. Может, я тупой и не понимаю? – злился он. “Как только увидишь ее – тотчас и поймешь…” Чертова ведьма. И хлудах не дает никаких знаков. Висит себе на шее, невидимость делает, на том и спасибо.  

На третий день в бункере наметился большой движ. Все шли в конференц-зал на втором уровне, и Стив жался к стенам. Мне туда точно не надо, думал он, облюбовав себе тупик с пожарным краном. Еще натолкнутся на меня, ну, или опять наступлю на что-нибудь. Все равно я это светило медицины не уведу на глазах у всех, даже если найду.  

Серая толпа пошумела и исчезла в зале. Вот и повынюхиваю пока, думал Стив, бесцельно бродя по коридорам. Хотелось не бродить, а лечь ковриком и забить на всё. Джоуи, напоминал себе Стив и брел дальше. Сказывались и ночевки где попало – то на полу, то под брезентом, еще и в страхе, что наткнутся, попалят, хлудах выключится, огонь откроют, псов натравят. У нас же строго с этим со всем. Да и ел последние дни что попало. Спасибо – надыбал столовку в одной из казарм и воровал, что плохо лежит. Но это было там, наверху…

Нарезав по гребаному бункеру энный круг, Стив услышал гул со стороны зала и вжался в стену. Снова поперли серые – один, другой, пятый, десятый; Стив не смотрел на них, а просто ждал, глядя в пол, пока они пройдут.  

Потому и увидел, как хлудах засветился.  

Вот взял и вспыхнул на глазах, будто там зеленую лампочку включили. Ой-ей-ей, прифигел Стив. Ой мамочки. Что же это такое делается-то? А вдруг они его видят?  

Оглянулся на очередную серую фигуру, цокавшую мимо каблуками… 

И прифигел еще больше.  

***

– Чего уставился? Мутантов никогда не видел?  

– Это у тебя косплей? – выговорил наконец Стив. И удивился, что может говорить.

– Кос-плей? Что такое косплей?  

– То есть ты хочешь сказать, – медленно говорил Стив, – что вот это все настоящее? А ты, значит, мутант?  

– Я так и сказала, – хмыкнуло чудо-юдо. – А ты кто такой?  

– Стив, – сказал Стив, как идиот.

– Стив? Вот, значит, как. Теперь я знаю про тебя все, да?

Она старалась улыбаться, хоть и вжалась в кресло.  

У нее была копна рыжих кудрей мелкими вьюнками до груди. Из них выглядывали длинные и острые, как у киношных эльфов, ушки. Выше торчали рельефные изящные рога, загнутые назад. Под ними было, наверно, самое красивое и странное лицо, какое Стив видел и в жизни, и в кино, и вообще где-либо. Огромные зеленые глаза, и не просто, а такие, что с полувзгляда видно – перед тобой не совсем человек – таращились на тебя, кололи своей нереальностью, зыбкой как мираж. На щеках золотились соцветия веснушек. До пояса все было вполне обычно и женственно – плавные плечи, холмики грудей под рубашкой, – но с кресла свисал длинный, не меньше метра, хвост с пушистой рыжей кисточкой. Он подрагивал, как у нервной кошки. Из штанин выглядывали самые настоящие копыта, тонкие, лакированные, покрытые полустертыми узорами. Ноги над ними покрывала густая шерсть.  

– Как ты попал сюда? Ты… снаружи, да? – вопрошал мелодично-хриплый голос.  

«Как кельтская свирель», мелькнуло в голове.

– Прости. Этот хвост у тебя, – не верил Стив. – Он… настоящий?

– А что? – хвост стегнул по полу, не оставляя в том никаких сомнений. – Ты не любишь людей с хвостами?  

– У меня сын родился с хвостиком…

– Оу! Значит, он тоже мутант.  

– Он не мутант. И ты… не похожа на мутанта, – качал головой Стив.  

– А на кого я похожа? – хмыкнула рогатая, грациозно махнув хвостом.  

Вопрос был на засыпку. Если бы только ушки, Стив уверенно бы сказал “на эльфа”. Но ведь еще рога, копыта и хвост. Все вместе давало известный образ, но это было явно не то: лицом и повадкой существо смахивало скорей на ангела, чем на черта. В одном Стив был почти уверен: оно из того невозможного мира, откуда и треклятый бабкин хлудах…

– И что это у тебя за штука светится? С какой ты базы?  

– С базы? – удивился Стив, приподняв руку с хлудахом.  

– Но ты же оттуда? Снаружи? – спросил дрогнувший голос.  

– Да. Как тебя зовут?  

– Дэйзи.  

– А меня Стив.  

– Я уже зна…

– Послушай-ка, Дэйзи, – начало он, решившись. – Это ведь ты умеешь лечить людей?  

– Эээ… ну, в каком-то смысле. Если ты про заря…

– Значит, я пришел за тобой. У меня сын умирает.  

Дэйзи ахнула.  

– Это из-за… я понимаю, да, – качнулись рожки. – Ты ведь снаружи? Я понимаю. Он… маленький?  

– Шесть лет. Мне сказали, ты можешь спасти его.   

– Никогда не видела живых детей, – говорила Дэйзи, приподнимаясь навстречу. Она прекрасно держалась на своих копытцах, ничуть не хуже красоток на шпильках. – У нас их нет почему-то. А у вас, значит, еще рождаются? И… и болеют, да? Я понимаю, понимаю. И ты пришел за мной, чтобы я… – жгла она его своими зелеными глазищами.  

– Да, – кивнул Стив. – Пойдешь со мной?

– Но как? – жалобно спросила Дэйзи. Хвост ее выделывал неописуемые кульбиты за спиной. – Я же отсюда никуда не… 

Стив резко обернулся. Шаги?  

За дверью?  

Пискнул датчик. Дэйзи охнула: в комнату заглянул серый с погонами.  

***

– Ну ты героиня сегодня, – улыбался ей Бэбидж. – А?.. Козленок, что стряслось? Устала?

Дэйзи таращилась в пустоту.  

Там каменел невидимый Стив, в последнюю секунду успевший нацепить хлудах.  

– Или Питер взволновал? А? Шучу, шучу. Ладно, наверно, и правда перебор был сегодня. Нормально себя чувствуешь? Зато никто болеть не будет. Отдыхай, отдыхай, – погоны выплыли из комнаты.  

Несколько секунд Дэйзи не шевелилась (даже хвост скрючился в воздухе). Потом окликнула хриплым шепотом:  

– Сти-ив?  

– Я здесь, – донеслось из ниоткуда.  

– Ффу-ух, – шумно выдохнула Дэйзи. – Я уж думала, я ку-ку. Ты точно есть?  

– Точно.  

– А где ты?  

– Здесь.  

– Почему я тебя не вижу?

– На мне волшебный амулет. «Хлудах» называется. Гы!  

– Чего смешного?!

– Еще три дня назад… – Стив проявился из ниоткуда, снимая с шеи хлудах, – еще три дня назад и я представить себе не мог, что буду на полном серьезе говорить, что на мне, мол, волшебный амулет.  

Дэйзи не отводила глаз от хлудаха. Стиву померещился в них такой же зеленый огонек… или это отражение?  

– Я чувствую что-то, – удивлялась она, протягивая руки. – Что-то… не знаю, как сказать. Волшебства ведь не бывает! – по-детски уставились на Стива зеленые глазищи. – Это, наверно, все радиация.  

Она была совсем рядом. Рогато-ушастая, золотощекая, нестерпимо красивая и нереальная до ледышки в животе.  

Стив вдруг расхохотился.  

– Что? – отпрянула Дэйзи, нагнув рожки.  

– Я, я говорю тебе про волшебный амулет! – хрипло заливался он. –  А ты говоришь мне, что волшебства не бывает. Ты! Вот эта вот ты!..  

– Какая «вот эта»? – совсем уж обиженно спросила Дэйзи. – Уродец рогатый?

– Ты? Уродец? – Стив даже смеяться перестал. – Дэйзи…

– Чего?

Ее рожки были прямо перед ним: бурые, чуть закрученные и красивые, как она сама.  

– Дэйзи. Прости. А… можно потрогать?

– Что?!

– Эээ… твои рога. Ну, или хвост, если нельзя, – тут же отступил Стив.  

Теперь наступил черед фыркать Дэйзи.  

– Почему вы такие одинаковые? – говорила она сквозь смех. – Вы, гости? Вас, что, там в одном отделе делают? Знаешь, сколько желающих потрогать мой хвост? Он так облысеет скоро!  

– Ну, а рога? – спросил Стив. – Они-то не облысеют.  

Дэйзи улыбалась так, будто ее золотым медом облили:

– Если разрешу, дашь мне подержать свою штучку? Этот амулет невидимости?

Ее хвост ткнулся почти в лицо Стиву. Какой длинный, изумлялся он, поймав шелковый кончик (тот подрагивал в его ладони). Сам хвост был золотисто-меховый, лиловый под шерстью, как кожа в стыдных местах, и смахивал на кошачий, если его удлинить в десять раз.  

– На, – нагнулась Дэйзи (хоть и так была ниже Стива), и тот трогал рожки, холодные, тонущие в медном щекотном пуху. Очень хотелось схватиться за них и подергать, а заодно и остренькие ушки потрепать. – Ну, доволен? Можно уже?  

Рука ее потянулась к хлудаху.  

Поколебавшись, Стив отдал ей зеленый огонек. И глядел, разинув рот, как по коже Дэйзи вспыхивают и бегут змеистые светящиеся линии.  

– Что это? – бормотала та. – Что со мной? – и разгоралась изумрудными соцветиями, жмурилась, улыбалась, стонала, гнулась, била хвостом и потягивалась как пантера, натянув одежду на груди…  

***

Коридор был пуст. Это хорошо: меньше психовать.  

– Нам ведь не очень далеко? – думала Дэйзи Стиву, когда они подбирались к выходу.  

– Не очень. Дарлингтон, часов семь ехать.  

– Дарлингтон? Это там, где был город?  

– Он и сейчас есть.  

– Эээ…

Это было так же невероятно, как и все остальное: с одним хлудахом на двоих они могли говорить, не раскрывая рта! Когда это обнаружилось, Дэйзин хвост от восторга обвил Стива, как удавка.  

Пока все шло гладко. Только на старте возникло небольшое препятствие: своими копытами Дэйзи безбожно цокала по пластиковому полу. Пришлось обернуть их ватой, замотав в бинт и подклеив пластырем (все это нашлось в аптечке). Дэйзи боялась и жалась к Стиву, а тот обнимал ее то за плечи, то за бедра – как получалось, – и они крались к лифту.  

– Мама-а-а… – мысленно пищала Дэйзи, прожигая взглядом серых парней, вошедших в лифт. Похолодевший Стив вглядывался в ее губы.  

– Им не видно нас, смотри, – думал он ей. – Видишь?

– А вдруг они прикидываются? – не верила Дэйзи и крепче вжималась в Стива.  

То, что она делала, вообще-то было обнимашками. Очень крепкими обнимашками. Которые действовали на Стива, несмотря на стремность обстановки.  

Пожалуй, даже слишком действовали.  

– У тебя есть мама? – спрашивал он, когда все лифты были позади.  

– Нет. Меня ведь нашли там. Папа Бэбидж говорит: вся база мне как семья… На этот уровень меня никогда не пускали, – ужасался и восторгался ее голос в голове у Стива.  

– Тебя держат взаперти?

– Хм. На словах это звучит так: “мы не хотим подвергать тебя риску”. А на деле выходит, что да. Там ведь опасно?

– Где?

– Там. Снаружи.  

Они подходили к непонятной штуковине, похожей на ворота.  

– Да я бы так не сказал, – удивлялся Стив. – Вот тут у вас стремно. Военные со стволами, все эти сканеры-камеры… Без хлудаха я давно был бы труп. А чего ты реши…

Он поперхнулся: вдруг взвыла сирена.  

– Это первый шлюз, – перепугалась Дэйзи. – И он нас засек.  

Они заметались, Дэйзи пару раз больно наступила своими копытами Стиву на ноги. Уже слышался топот, когда они наконец сообразили нырнуть в тупик с пожарным краном и забились в уголке. Через секунду коридор набился серыми фигурами. Всякий раз, когда их взгляды скользили по Стиву, его сердце проваливалось в задницу, а Дэйзи уже надавила ему рогами синяки на ребрах.  

– Тихо, тихо, – гладил он ее по плечу. – Не лупи хвостом, могут услышать. Никто не видит нас, расслабься.  

– Они не видят. Шлюз видит.  

– Почему, кстати? – хмурился Стив. – Я тут ходил не раз, и… Постой!

– М?

– Шлюз видит не нас, – вцепился он в свою догадку. – Шлюз видит тебя.  

– Он видит… мутантов? – вздохнула Дэйзи.  

– Тихо! Да какие нафиг мутанты. Давай думать проще: что в нас разного, кроме твоего хвоста?

– “Что разного, что разного”. Ты обычный, я му…  

– Да ну тебя! Разного в нас то, что ты в этой долбаной серой форме. А я нет.  

– Одежда? – охнула Дэйзи.  

– Надо проверить. Вполне возможно, в ней какие-то волокна, которые детектит эта фигня.  

– Так что мне, раздеться?!  

– Пожалуйста, – сложил ладони Стив. – Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Я обещаю, что не буду… ну, это… 

Через минуту они с Дэйзи боязливо приближались к шлюзу. Стив держал ее за голое неподатливое плечо. На Дэйзи было только белье; остальную одежду, скатанную комом, Стив сунул под пожарный ящик.  

– Ну еще бы, – мрачно выдохнула Дэйзи, когда снова взвыла серена. – Ну как же иначе?  

И опять они жались в тупике, пока серые бегали туда-сюда, ругая командование, глючную сигнализацию и все на свете.  

– Прости, – понуро говорила Дэйзи. – Наверно, я не смогу помочь твоему сыну. Там дальше еще есть шлюзы, и… просто выход заблокируют, понимаешь? Я не струсила, просто выход забло… 

– Дэйзи.  

– М?

– Но ведь ты… («давай, давай, говори уже, выталкивай изо рта») …ведь ты не полностью разделась.  

– Эээ… но…

– Если белье сделано для базы, в нем тоже есть эти волокна. Это мой последний шанс, – Стив взял ее за руку. – Дэйзи. Я бы стал на колени, если б мы не были… 

– Не вздумай пялиться, – мрачно кинула Дэйзи, расстегивая лифчик. – А то забодаю, – приподняла она копытце, потянув трусы. Стив старательно отворачивался. – На, прячь.  

Он нагнулся к ящику вместе с ней (иначе никак), сунув маленький комок до кучи к большому, встал, обхватив сжатое плечо… 

– Йессс! – рвалось из него, когда шлюз остался за спиной. – Йессс! – лыбился он сгорбленной голой Дэйзи во все свои тридцать два. – Мы сделали это!

– Ты пялишься! – возмущалась Дэйзи, обхватив грудь так, будто та отваливалась.  

– Я не пялюсь!

– Пялишься! И что дальше? Мне так и идти голышом?  

– Ну… я могу тебе дать свою одежду…

– И сам будешь голый? Вот спасибо!  

– В конце концов, ты же мутант, или кто ты там. Ну, то есть…

– И что? – Дэйзи даже остановилась. – Ты считаешь, я могу ходить вот так? К твоему сведению, я такая же девушка, как и все, которых ты видел, и если моя внешность немного отличается – это ни о чем не говорит, понял?

– Понял, понял, – криво кивал Стив. – Когда ты так говоришь, мне приходится смотреть на тебя, а ты просила не пялиться…

И пытался не думать о том, что обнимает совершенно голую красавицу с рогами и длинным хвостом, который растет из бурой шерсти на пояснице (успел заметить).  

– Как мы будем там, снаружи? – висла на нем Дэйзи. – Там вообще воздух есть?

– Есть. Не такой чистый, конечно, как тут, но… 

– А радиация?

– Ну не знаю, – думал ей Стив, косясь на охрану. –  Не мерял, честно.  

– Такие вещи надо знать!  

– Да не бойся ты, все будет путем. У меня машина припаркована в лесу, выйдем из Боуингтона и поедем как короли. И одежды тебе прикупим.

– Машина?! В лесу?! Вы еще ездите на… 

Дэйзи вдруг онемела: они вышли на открытый воздух.  

Она застыла статуей, и Стив не мог сдвинуть ее с места. Хвост ее скрючился в воздухе кованым завитком.  

– Нельзя на проходе. На нас наткнуться же могут. Да елки-палки! – оттащил он ее, голую, как когда-то оттаскивал непослушного Джоуи.  

– Это… это как… – лепетала Дэйзи, глядя на густо-синее небо с плывущей по нему ватой облаков. – Это… что… это… – озиралась она, вздрагивая от ветра.  

– Как что? Все тот же Боуингтон, только сверху. А ты, что, никогда из бункера не выходила? Пойдем уже!  

Дэйзи перевела на него мутный взгляд.  

– Тут что… не опасно? – протянула она.

– Опасно, если на нас наткнутся. Поэтому давай уже идти.  

– То есть… развеялось все? После войны? – говорила она, едва переставляя копыта. – И тут живут люди?

– Конкретно тут не живут, только служат. А в городе живут, да, и в других городах. После какой войны, кстати?

– Как какой? – снова остановилась она. – Той самой.  

– Какой той самой? У нас их не было уже восемьдесят лет.  

– Восемьдесят?!

У Дэйзи было такое лицо, что Стив понял: торопить ее бесполезно.  

– Постой, – выдохнула она. – Сейчас 12 мая 2024 года, так?  

– Так.  

– Двадцать три года назад, в 2001 году была война. Великая война. 11 сентября террористы уничтожили огромное здание в Нью-Йорке – и пошло-поехало. Боеголовки, ядерная зима… Все живое на Земле было уничтожено. По крайней мере, я так думала.  

– С чего ты взяла? – офигел Стив. – То есть да, 11 сентября был этот теракт, погибло много людей. Но после него не было никакой войны.  

– Не было? – зеленые глаза круглели так, что Стив испугался.  

– Не было, – кивнул он. – Всякие местные войны шли все время, вон сейчас Россия пытается Украину захапать, Китай лезет на Тайвань… 

Дэйзи опустила голову. Потом подняла, посмотрела на небо. Стив чуть сильней приобнял ее.  

– То есть он врал мне, – глухо сказала она. – Они все врали мне. Чтобы удержать внизу.  

– Не знаю, – Стив осторожно погладил ее плечо. – Тебе не холодно? Ветер все-таки.  

– Это и есть ветер? – Дэйзи распрямилась и отняла руку от груди. Стив поспешно отвернулся. – Как огромный фен или сушилка. Надо же, слово знаю, а как оно на самом деле… 

– И как? – неуклюже спросил Стив.  

– Это… это… – она вытянулась стрункой, чтобы поймать телом больше ветра. – Это так приятно, что я даже плакать не могу, хоть и хочется… Пойдем отсюда! – она вдруг рванула вперед. Стив чуть не упал. – Ненавижу, ненавижу, – бормотала Дэйзи, ускоряясь. Краем зрения Стив видел, как подпрыгивают носики грудей. – Скорей, скорей из этой гребаной лживой базы с гребаным лживым Бэбиджем. Ты быстрей не можешь? – подталкивала она Стива.

И тот бежал с ней в обнимку, чувствуя, как хлещет по заднице и по ногам разгневанный хвост.  

***

Майский лес заливался соловьями. Ну, или не соловьями, Стив не разбирался в этой птичьей братии, но звучало красиво. Просто офигенно звучало, по правде говоря, – даже для Стива, которому вообще-то не до соловьев, не до леса и не до весны.  

Что уж говорить о Дэйзи, которая все это слышала и видела впервые.  

Она была как пьяная. Хотя кто ее знает, может, и правда опьянела от живого воздуха. Шутка ли – всю жизнь человека мариновать в этой норе.    

– Это что, деревья?! – не верила она еще там, в лагере. – Так много?

– Ну, деревья, – волокся за ней Стив. – Эй, потише, хлудах порвешь!  

И бежал с ней к деревьям, чтобы она трогала, нюхала, улыбалась – и сам подтаивал от ее улыбки. Может, Стиву и казалось, но и деревья вроде как льнули к Дэйзи, тянулись к ней ветвями… хотя, наверно, просто ветер. Он сегодня был огого какой: теплый, хмельной, всю усталость выдувал из груди. Дэйзи пила его голым телом, позабыв про стыд.  

Она не прикрывалась больше. А Стив не делал вид, что не смотрит, и смотрел, смотрел, не переставая обнимать ее затекшей рукой. Уже в лесу, где никого не было, он снял хлудах, чтобы сесть с Дэйзи в свое авто, которое запарковал тут, чтобы не светить на камерах, и впервые увидел ее всю, как она есть. Голую, счастливую, пугливо-звериную в движениях.  

– Боже, сколько их, – озиралась Дэйзи. – Это самый большой лес на планете? Прямо возле базы?  

– Ну, не то что бы, – сказал Стив, чувствуя себя занудой. Лесок был так себе: жиденькая рощица, в которой толком и не спрячешься. – Есть и побольше. В Сибири или на Амазонке.  

– Мы туда поедем, – говорила Дэйзи с блаженной улыбкой. – Не сейчас, потом. Когда вылечим твоего сына.  

Она кружилась, запрокинув голову. Изогнутый ее хвост прицелился кисточкой в небо, соски колыхались, как ягодки в желе.  

– Дэйзи, – прокашлялся Стив. – Давай все-таки… 

И оглянулся в сторону лагеря.  

Ему было трудно говорить. Она сияла улыбкой, позабыв стесняться, и он смотрел, смотрел на ее пах, чудовищно мохнатый, почти до пупка, на груди, которые казались слишком большими для такой девчонки, и при этом все равно умильно-девчачьими – такие только подружкам показывают, и никак не посторонним людям. На копчике тоже густела шерсть, переходящая в хвост. Колени были без подвоха, обычные человечьи, с нормальным сгибом, а ниже все как у рыжей козы – косматое и шерстяное до самых до копыт. По рукам и спине разбрызнулись веснушки. «Такая как все», хмыкал Стив, пялясь на это голое чудо, которое кружилось, бегало от дерева к дереву и всем телом источало максимум счастья – от улыбки до хвоста. «Если внешность немного отличается, это ни о чем не говорит», ага…

– Я к тем деревьям. Чуть-чуть посмотрю и поедем. Можно? – мурлыкала Дэйзи и, как дети, отбегала, не дожидаясь ответа.  

Кольнула паника: «сейчас удерет». Куда? – пристыдил себя Стив. Вот такая? Голая, рогато-хвостатая? Он снова оглянулся в сторону лагеря. Никто их не искал, когда они шли, никто не бегал и не паниковал. Но расслабляться нельзя, понимал Стив. Как понимал и то, что если вот сейчас загнать ее в машину…

– Давай лучше отъедем, – все-таки бубнил он. – Мало ли что. По дороге еще много лесов будет.  

– Да-да, – отзывалась Дэйзи, прильнув к очередному дереву. Вот черт,   скрипел зубами Стив, любуясь ее невозможным телом. Это же сдохнуть можно. Щас штаны испачкаю, с удивлением понял он (хотя чему тут удивляться).  

И поежился от прохладных уколов по коже.  

– Вот черт, – сказал Стив уже вслух: откуда ни возьмись зарядил дождь. Или даже целый ливень. Не было – и на тебе.  

– Иииии, – донеслось из лесу.  

– Тихо! Давай бегом в машину! – буркнул Стив (не хватало еще тут хай разводить). Открыл дверцу, обернулся: – Идешь?..

Мокрая сияющая Дэйзи стояла поодаль – таращила на него шалые глаза.  

– Это что? Дождь? – она задрала голову.  

– Дождь, дождь. Давай скорей, а то…

– Ииииыы! – закружилась она волчком по песку. – Он же не радиоактивный, да? Хороший, да? Ииииы!  

Стив вздохнул и влез в машину. Дэйзи кружилась, подбрасывая землю копытами, а он смотрел, смотрел на нее сквозь открытую дверцу – как она не то упала, не то специально шмякнулась в глинистое месиво, мгновенно набухшее ливнем, и  каталась там как свинка, извозившись по самые рога, – закрыл лицо мокрой рукой и наблюдал сквозь пальцы, как она барахтается, бьет копытами, брызгаясь до небес, и потом сидит в луже, сверкая улыбкой на бурой мордочке, и месит на себе грязь. Как ее такую в машину?..

Похоже, Дэйзи позабыла о нем и обо всем на свете, полная своим мокрым звериным счастьем: она еще долго каталась в луже, в песке и в траве, ныряла с размаху в грязь, вымазывалась чушкой и тут же смывала все под струями ливня. Тот не утихал, и Стиву пришлось закрыть дверцу, чтоб в машине не было потопа. Высунувшись в окно, он наблюдал, как Дэйзи идет, шатаясь, к дереву и обнимает его.

Ливень кончился, будто его выключили.  

– Эй! – позвал Стив. Дэйзи оползла в траву, обхватив руками-ногами ствол. Глаза ее были прикрыты, на перемазанном лице блуждала улыбка.   

Ругаясь, Стив почавкал к ней.  

– Эй, – присел он на корточки, – эй! Надо ехать, – и тронул ее за плечо.  

Дэйзи приоткрыла один глаз.  

– М, – муркнула она, все так же улыбаясь.  

– Ну что это, – начал распекать ее Стив, хоть и не злился. – Грязная вся, как теперь в машину? Пойдем обмоемся хоть немного, – и потащил ее к луже. Дэйзи нехотя привстала и плелась за ним, перемазав его глиняным бедром. – Ну что ж ты за горе такое, – усадил он ее на колени там, где вода натекла в траву, и лихорадочно стирал с плеч и грудей бурые потеки.

Тугие соски ее твердели под ладонью. Как желейки, которые любит Джоуи. И вся Дэйзи была тугая, набухшая весенним соком, и срамота ее проросла, как почка, лиловыми лепестками, в которые Стив влез без зазрения совести. Надо же там все вымыть, думал и, кажется, даже говорил он, хлюпая в мокрой прохладной щели. А то сядешь вот на сиденье, и что тогда? И тут же убирал руку, чтобы скользить по спине, плечам, грудям, стирая следы уже смытой грязи. Вот так, вот так…

Он восседал прямо в воде, плюнув на одежду. Выглянуло солнце, высветив каждую каплю на каждой травинке; пахло землей, травой и золотым паром, плывшим над поляной.  

Дэйзи вдруг взяла Стива за щеки, подалась к нему и поцеловала у губ. Стив как был, так и застыл болваном.

– Положи на меня руки, – сказал голос, медовый и влажный, как лесной воздух. Стив облапил ее под ребра, Дэйзи прильнула к нему и влепилась лизучими губами и язычком в ноздри, а потом и в рот.  

Это было, как будто в вены вдруг влили теплого меда и он вскипел под кожей. Ласковые губы пили Стива, как нектар, и тот захлебывался мятной волной, входившей в него и распиравшей тело. Руки его хаотично скользили по мокрой Дэйзи, подминая везде сразу, потом переключились на проклятые вымокшие тряпки, облепившие и сковавшие то, что должно быть голым и свободным, как она, высасывающая тебя с такой нежностью, что ты сейчас умрешь под ее языком…

Ты мерзавец, думал Стив, заваливая Дэйзи в сверкающую алмазами траву, из которой уже ушла вода. Какой же ты мудак, говорил ему кто-то внутри, когда он вставлял свой измученный дрын туда, в тугой медовый тайник, бодавший его, – и сразу вдавился поглубже, чтобы не успеть передумать.  

Джоуи, думал он, умирая от плотности ее лона. Джоуи ждет тебя, а она совсем девочка, она доверилась тебе, мудаку, – и буравил ошалевшую Дэйзи, барахтаясь с ней в мокрой траве, и потом ткнулся в губы, чтобы влизаться в них и достать до горла, и еще дальше – до самого сердца, уже заколотого дрыном; вокруг все мокло, пело, золотилось и улетучивалось к небу, куда уткнулся ошалевший взгляд Дэйзи, – а Стив набухал в ее теле, взрывался и орошал его запретным медом, который ведь нельзя, нельзя, но нет выхода и нет больше сил, поэтому вот тебе, вот, вот, и еще мокрее, и туже, и слаще, и смертельней, и вот, и вот так, и аааааа…

Продолжение следует.